все-таки жизнь наша сильно изменилась к лучшему
читаю в интервью с ливановым

Однажды мы ехали из Питера с Володей Высоцким от нашего общего друга, курили в тамбуре и очень бурно дискутировали по поводу детской литературы. Володя задумал детскую книгу в стихах, а у меня уже был "сказочный" писательский опыт плюс работа в мультипликации... Вдруг блондиночка проводница высунулась. Володя ей раздраженно: "Ну чего тебе?" А она и говорит: "В жизни двух таких голосов не слыхала!"

сейчас это "ну чего тебе?" можно представить только в исполнении определенного узкого контингента

@темы: культур

---

во многом знании многие печали
вчера узнала, что мориарти у нас должен был играть смоктуновский

Так как актёру было уже за пятьдесят, и никакими боевыми искусствами он не владел (предстояла смертельная схватка с Холмсом у Рейхенбахского водопада!), режиссёр Масленников подыскал ему дублёра. Каскадёра Виктора Евграфова так удачно загримировали под Смоктуновского, что было решено не беспокоить великого актёра ради пары эпизодов, и профессора сыграл Евграфов.
здесь

@темы: холмс

---

С айпада вставить не могу (кстати почему? Советуйте, как вы это делаете)
Поэтому просто ссылка
www.youtube.com/watch?v=DskhQ_uWesE&sns=em
Очень тонкий, идеально сделанный ролик про джима и шерлока

пс
дошла до большого компа: встраивание запрещено
ну посмотрите его, пожалуйста. он стоит того

запись создана: 10.02.2012 в 12:54

@темы: кино, холмс

---

офигенная статья чуковского про быдляк и искусство
detective.gumer.info/txt/chukovsky-3.doc

вот что он пишет тут про холмса (это я оспариваю тупейшие 100 фактов о шх, которые в свое время исторгл ж. максим. а точнее пункт 26. "Корней Чуковский, редактировавший большинство канонических русских переводов произведений о Холмсе, отзывался о них как о «полубездарной пустяковине»".)

Вы помните, десять лет назад в Лондоне, в тихой и отдален­ной улице Бэкер-Стрит, у одинокого камина засел мечтательный и грустный отшельник, поэт, музыкант и сыщик, пленительный Шерлок Холмс.
У него артистически длинные пальцы, он меланхолик и, если у него тоска, он либо читает Петрарку (“Тайна долины Баскомб”), либо целыми часами иг­рает на скрипке (“Норвудский подрядчик”). Он так хорошо понимает музыку, отчасти он сам композитор. В очерке “Союз рыжих” он спешит на концерт Сарасате и, вы помните, он говорит:
— В программе объявлено, что будет немецкая музыка, а я ее больше люблю, чем итальянскую и французскую. Она глубже, а это-то мне и нужно.
Весь вечер в безумном восторге сидит он в концертной зале, и отбивает такт длинными тонкими пальцами. Он очень образо­ван, написал по химии диссертацию и любит говорить афоризмами. Omne ignotum pro magnifico [Все неведомое кажется прекрасным (лат.)], — говорит он и может на память цитировать письма Флобера к Жорж Занд. Да, он сыщик, но он мог бы быть лермонтовским Демоном или Печориным, шпионство не ремесло для него, а — как он сам говорит, — протест против жизненных будней, бегство от великой тоски. Закончив один особенно великий подвиг, вы помните, — он говорит:
— Это дело спасло меня от скуки. Увы, я чувствую, мной опять овладевает тоска. Вообще, вся моя жизнь — это сплошное усилие избавиться от будничной обстановки нашего существования. Эти маленькие задачки, которые я разрешаю, слегка облегчают мне бремя жизни.
Ах, мы так любим Шерлока Холмса. “Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес” [Строка из стихотворения А.С.Пушкина “К портрету Чаадаева” (1820)].
В шпионстве он идеалист и поэт. Он шпионит ради шпионства, а не ради славы, не ради денег, не ради наград. Здесь он бескорыстен, как и всякий герой. И когда, после страшного напряжения всех своих сил душевных, после чудес наблюдательности и вдохновенных прозрений, после мучительных прыжков логики он, наконец, распутывает запутаннейшие узлы чужих козней и злодеяний, — как красиво и как величаво передает он тогда все нити от этих узлов бездарному инспектору Лестраду, а сам, тоскующий и одинокий, удаляется снова к себе в уединение на Бэкер-Стрит.
Он презирает и деньги, и славу, и почести. Пусть все это возьмет себе бездарный полицейский инспектор, а с Холмса довольно собственного величия.
Как прекрасен он в такие минуты! Полицейский инспектор с изумлением спрашивает:
— Вы не желаете, чтобы в моем докладе по начальству было упомянуто ваше имя?!
— Не имею ни малейшего желания. Самое дело служит мне наградой.
Бедный полицейский инспектор, ему не понятна душа поэта. Он не читал “Строителя Сольнеса” [Драма норвежского драматурга Генриха Ибсена “Строитель Сольнес” (1892) входила в круг чтения образованных чита­телей.]. Он не знает, что всякий подвиг — есть “вещь в себе”. И ему ли понять это гордое слово, обращенное поэтом к поэту:

Ты царь. Живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд...
[Из стихотворения А. С. Пушкина “Поэту” (1830)]

Но Шерлок Холмс, тот проникнут этими заветами насквозь. Ибо в нем каждый вершок — поэт. Искусство для искусства — вот его закон и пророки. А если он иногда и “требует наград за под­виг благородный”, — то до слез умилительно читать, каковы эти награды. Вы думаете, деньги — о нет! Я никогда не забуду, как один презренный немецкий принц, которого Холмс только что пытался избавить от притязаний его прежней любовницы, сказал нашему поэтичному сыщику:
— Я вам бесконечно обязан. Пожалуйста, скажите, чем вас воз­наградить. Вот кольцо.
Принц снял с пальца кольцо с очень крупным, конечно, изум­рудом и протянул его на ладони Холмсу. Но что же делает Холмс? О, конечно, Холмс отрицательно качает головой и указывает глазами на карточку бывшей любовницы принца:
— Ваше высочество, — говорит он, — обладает более ценным для меня сокровищем.
— Пожалуйста, назовите его.
— Карточка.
Принц смотрит на него с изумлением.
— Карточка Ирены! Ну, конечно. Берите, берите ее!
— Благодарю вас. Моя роль окончена. Имею честь кланяться.
Холмс круто поворачивается и, как бы не замечая протянутой руки принца, выходит из комнаты.
Вот жесты и слова настоящего героя. Это те вечные, героиче­ские слова и жесты, которыми всегда отвечали презренной толпе великие люди всех веков.
Как жаль, что не Шиллер — автор Шерлока Холмса!
Холмс стал выпрашивать карточку этой дамы, ибо, вы догады­ваетесь, он беззаветно влюбился в нее.
Это ничего, что он хотел ей напакостить и шпионил за нею, как мог. Он любил ее и тогда, — не пошлой, конечно, не грубой любовью, какою любим мы все, а тонкой, эфирной, особенной, как любят поэты и сыщики. Таким его воспевает его восторжен­ный менестрель и летописец — лорд Артур Конан Дойль.
Но вот произошло нечто необычайное.
Этот романтический, нежный, рыцарский образ вдруг, на на­ших глазах, изменяется, перерождается, эволюционирует, отры­вается от своего создателя, Конан Дойля, как ребенок отрывает­ся от материнской пуповины, и как миф, как легенда начинает са­мостоятельно жить среди нас.
Появляется во всем мире множество безымянных книжек о подвигах Шерлока Холмса, его лицо изображается на табачных коробках, на рекламах о мыле, на трактирных вывесках, о нем со­чиняются пьесы, и дети затевают игры в “ Шерлока Холмса”, а газеты всех стран делают это имя нарицательным. Все дальше и дальше уходит Шерлок Холмс от своего первоначального источника, все больше кипит и бурлит вокруг него соборное, коллективное, массовое, хоровое, мировое творчество.
В основе происходит то же, что было когда-то, когда творился и жил живой жизнью мужицкий, народный эпос.
И тогда ведь тоже брали какого-нибудь случайного героя или какое-нибудь случайное событие — и всей массой, инстинктивно, незаметно, стихийно, в течение двух-трех веков так всасывали его в себя, так наполняли его своим содержанием, так бессознательно приспособляли его к своим вкусам и своим идеалам, что он совершенно утрачивал свои прежние черты, обтесывался, как камушек в море, и поди потом разбери, что осталось от египетского царя Коучеся, когда миф о нем, через тысячи лет перейдя от Нила к реке Днепр, превратил его в Кащея бессмертного. Поди разбери в Илье Муромце, что осталось в нем от Рустема иранских легенд, и докопайся до индусского Кришны, которого русское, мужицкое, соборное творчество превратило в Добрыню Никитича “с неученым, а рожденым вежеством”.
Точно то же произошло, говорю я, и с Шерлоком Холмсом. Многомиллионный читатель, восприняв этот образ от писателя, от Конан Дойля, стал тотчас же незаметно, инстинктивно, стихийно изменять его по своему вкусу, наполнять его своим духовным и нравственным содержанием — и бессознательно уничтожая в нем те черты, которые были ему, миллионному читателю, чужды, в конце концов отложил на нем, на его личности свою многомиллионную психологию.
И таким образом получился, впервые за все века городской культуры, — первый эпический богатырь этой культуры, первый богатырь города, со всеми признаками и особенностями эпического богатыря.
Только: при деревенской культуре такое преобразование случайного лица в эпического героя, или эпического героя одной страны в эпического героя другой — происходило в течение двух-трех веков, а при культуре городской, когда так дьявольски ускорился темп общественной жизни, это случилось в 3-4 года. Только и разницы, что в этом.
И когда прошло три-четыре года, после того, как Шерлок Холмс оторвался от своего индивидуального, случайного создателя и канул в самую глубь многомиллионного моря человеческого, он вынырнул оттуда на поверхность и, снова воплотившись в литературе, предстал перед нами, как нью-йоркский сыщик, король всех сыщиков — Нат Пинкертон.
Боже, как сильно он переменился за эти 3-4 года, и как знаменательна эта перемена! Есть ли что в мире сейчас знаменатель­нее ее?
И вот чуть только Шерлок Холмс оторвался от своего индиви­дуального творца и перешел к творцу коллективному, как тотчас же он утратил все те нарочито поэтические и романтические черты, которые так усложняли и украшали его личность.
Конечно, не Бог знает что такое, эти романтические черты, — они только перелицованные лоскутки прежней байроновой и шеллевской идеологии, пришитые к Холмсу на живую нитку ловким литературным портным.
И к тому же лоскутки эти так пристегнуты, что все швы нару­жу; тем не менее были же эти лоскутки на Шерлоке Холмсе, и ли­тературный закройщик зачем-нибудь да счел нужным их к своему герою пристегнуть.
Здесь же — (подчеркиваю) — стоило только Шерлоку стать ге­роем соборного творчества, как все эти героические, романтиче­ские и поэтические лоскутки моментально оказались отодранны­ми. Видимо, в них пропала и надобность.
Куда девались тонкие пальцы Шерлока Холмса, и это гордое его одиночество, и величавые его жесты? Куда девался Петрарка? Где Сарасате с немецкой музыкой, “которая глубже француз­ской”? Где диссертация? Где письма Флобера к Жорж Занд? Где грустные афоризмы? Где подвиг как самоцель? Где гейневский юмор и брандовский идеализм?
Все это, все исчезло и заменилось — чем? Огромнейшим кула­ком.
“Злодей! — зарычал великий сыщик и сильным ударом свалил преступника на пол”, — здесь единственная функция Ната Пин­кертона. ....

... Так вот каким вынырнул Шерлок Холмс через три, через четыре года после того, как он утонул в пучине готтентотского моря.
И глянув ему в лицо, и заметив, как страшно он переменился, и зная, что перемена эта не случайная, а необходимая, неизбежная, созданная миллионами людей, воплотившими в нем свою душу, я вижу, что все пропало, и что надежды ниоткуда ожидать нельзя.
Ведь то, что миллионный готтентот сделал с Шерлоком Холмсом — то же самое он делает со всеми явлениями и идеями, какие только ни встретит у себя на пути. Эволюция Шерлока Холмса есть только крошечный пример его влияния на все окружающее. Он отобрал у Шерлока скрипку, он скинул с него последние лохмотья Чайльд-Гарольдова плаща, он отнял у него все человеческие чувства и помышления, дал ему в руки револьвер и сказал:
— Иди и стреляй без конца, и, главное, чтобы больше крови. Кого не застрелишь, веди на смертную казнь. Это мне нравится больше всего. За геройство получишь кошелек. И не нужно тебе твоей Бэкер-Стрит, заведи себе шпионскую контору. Герои должны содержать контору. И потом, о мой Бог, мой кумир, мой идеал — прицепи у себя под жилетом серебряный полицейский значок. Это так хорошо, чтобы мировые герои носили под жилетами полицейские значки.
И неужели вы думаете, что за эти три-четыре года он только и переделал, что Шерлока Холмса. А я — повторяю, — не могу сейчас найти ни одного такого предмета, который бы избежал его рук. Всюду, везде, во всех сферах жизни из мещанского Шерлока Холмса делается готтентотский Нат Пинкертон, и теперь, увидав этого Пинкертона, мы видим, что напрасно мы так проклинали когда-то мещанство, напрасно мы так его боялись; право, оно было не очень плохо, — и напрасно Герцен печалился, думая, что “мещанство окончательная форма западной цивилизации, ее совершеннолетие” [Цитируется работа А.И.Герцена “Концы и на­чала. Письмо седьмое”. В современном издании: Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 16. М., 1959. С. 183]. О, если б это было так, если бы Шерлок Холмс был окончательной формой литературы и не превратился бы на наших глазах в Пинкертона!
Увидав перед собой Пинкертона, мы поняли — к сожалению, поздно, — что мещанство было еще положительной ценностью, что оно рядом с готтентотами идеал добра, красоты и справедливости, и вот мы готовы воззвать к нему:
— О, воротись! Ты было так прекрасно! Ты душило Байрона, Чаттертона, Уайльда, Шопенгауэра, Ницше, Мопассана, ты соз­дало Эйфелеву башню, позабудем все, воротись! Только бы не Нат Пинкертон! Уж лучше бы нам обрасти длинной шерстью и, махая хвостами, убежать на четвереньках в леса — только бы не Нат Пинкертон. Воротись же скорее, “чумазый”, воротись, “че­ловек в футляре”, Хлестаков, Смердяков, Бессеменов, Передо­нов, мы всем теперь будем рады, мы забудем уже эту скверную привычку — в каждой повестушке, в каждом фельетончике непременно “посрамлять буржуазию” и “протестовать против мещан­ства”. Вернитесь же, вернитесь назад!
Доброе старое мещанство! Каково б оно ни было, — оно было социология, а Нат Пинкертон — ведь это уже зоология, ведь это уже конец нашему человеческому бытию — и как же нам не тосковать о мещанстве!
Доброе, старое, британское мещанство — создавшее Дарвина, Милля, Спенсера, Гексли, Уоллеса [Перечислены имена философов и естество­испытателей, авторитетных в среде позитивистов-шестидесятников: английско­го философа Джона Стюарта Милля (1806—1873), Герберта Спенсера (см. далее примечания к статье “Вербицкая”), английских естествоиспытателей Томаса Генри Гексли (1825-1895) и Альфреда Рассела Уоллеса (1823-1913), вместе с Чарльзом Дарвином разрабатывавших теорию естественного отбора], — оно так любило нашу челове­ческую культуру, что, создав из себя и для себя Шерлока Холмса, оно и в нем, в вольнопрактикующем сыщике, возвеличило эту культуру: силу и могущество логики, обаятельность человеческой мысли, находчивость, наблюдательность, остроумие.
О, конечно, Шерлок Холмс нелеп и смешон со всеми своими силлогизмами, но важно то, что именно силлогизмы восславили в нем доброе, старое, британское мещанство.
Вы помните, — это на каждой странице, — Шерлок сидит, си­дит у себя на Бэкер-Стрит, глядит на постылого своего Уотсона, да ни с того, ни с сего и скажет:
— Вы уже стали заниматься медицинской практикой.
— Откуда вы знаете? — вопрошает неизменно Уотсон.
— Оттуда же, откуда я знаю, что у вас неуклюжая служанка.
— Все, что вы говорите, верно, но откуда, откуда вы это знаете?
Холмс тогда улыбается, потирает свои длинные, нервные ру­ки и говорит:
— Это очень просто! На внутренней стороне вашего левого сапога, как раз в том месте, куда падает свет, я замечаю шесть ца­рапин, идущих почти параллельно одна другой. Очевидно, кто-то весьма небрежно снимал засохшую грязь с краев каблука. Отсюда два вывода: во-первых, вы выходили в дурную погоду, а во-вто­рых, у вас в доме имеется скверный экземпляр лондонской при­слуги, не умеющей чистить сапоги. Что касается вашей практики, то надо быть уж очень большим тупицей, чтобы не причислить к корпорации врачей человека, от которого несет йодоформом, у которого на правом указательном пальце черное пятно от ляпи­са, а оттопыренный карман сюртука ясно указывает на местона­хождение стетоскопа... Кроме того, я хорошо вижу, что окно в ва­шей спальне находится с правой стороны.
— Откуда вы знаете? — снова спрашивает Уотсон, который для того и существует, чтобы спрашивать: откуда вы знаете?
— Друг мой, это очень, очень просто. В это время года вы бреетесь при дневном свете. С левой стороны вы выбриты хуже, а около подбородка совсем скверно. Ясно, что левая сторона у вас хуже освещается, чем правая.
Конечно, в этих милых силлогизмах все посылки на костылях, но все же, как-никак, это силлогизмы. Доброе, старое британское мещанство здесь, как умело, выразило свой восторг пред умом человеческим, пред его беспредельной силой. Для своих читателей Шерлок велик именно такими силлогизмами.
У Ната же Пинкертона, как мы видели, вместо силлогизмов кулак. Готтентот, конечно, тотчас же отнял у Шерлока силлогизм, чуть Шерлок попал к нему в руки. Правда, в “Похождениях Ната Пинкертона” я встретил такое место. Пинкертон говорит одному важному чиновнику:
— Как только преступник оставит судно, мы тихонько спустимся в воду и поплывем за ним, чтобы узнать, где он прячет свою добычу. Таким образом, я надеюсь, нам сразу же удастся накрыть все разбойничье гнездо — и отправить всех на электрический стул.
Чиновник в восторге.
— Можно только удивляться вашему логическому мышлению, — говорит он.
Ах, если это логическое мышление, то что такое зуботычина?
И вот я все хочу показать, что та эволюция, которую на наших глазах пережил Шерлок Холмс, — не случайная, и постигла все наши культурные ценности. Эволюция Шерлока Холмса есть только символ нашей общей эволюции. И когда я вижу, что какая-нибудь идея, какая-нибудь художественная, моральная, философская концепция не успеет появиться в нашем обществе, а уже сейчас же, с безумной скоростью, как угорелая, стремится опошлиться, оскотиниться, загадиться до невозможности, подешеветь, как проститутка, когда я вдумаюсь в ту странную судьбу, которая постигает в последнее время все течения, все направления нашей интеллигенции, которая в год, в месяц, в две недели любую книгу, любой журнал, любого писателя умеет превратить в нечто лопочущее, улично-хамское, почти четвероногое, я понимаю, что это действие того же самого соборного творчества, которым мил­лионный готтентот превратил мещанского Шерлока Холмса в хулиганского Ната Пинкертона. Нет, это не реакция. Реакция только усилила это течение, окрылила его, открыла ему все шлюзы, а оно как было до нее, так и будет после нее. И я думаю: приди те­перь снова на землю Христос, — посмотрели бы вы, что сделали бы наши газеты в два-три дня из Нагорной Проповеди. В два-три дня! Чтобы опошлить Евангелие, человечеству все же нужно бы­ло девятнадцать веков, но теперь это делается в два-три дня. Уди­вительно “ускорился темп общественной жизни”, и может быть, через четыре года, когда над нашими головами будет черно от аэ­ростатов, мы все с успехом займемся людоедством, и если не се­бе, то своим детям вденем таки в носы по железному кольцу.
И вся русская интеллигенция, до последней косточки, тоже проглочена сплошным, миллионным готтентотом, и мы можем по-прежнему писать статьи, рисовать картины, быть Шаляпины­ми, Андреевыми, Серовыми, — но нас будут слушать, и смотреть, и судить, и ценить готтентоты.
И как оно произошло, это каннибальство? Ведь не было же как будто и столкновения между интеллигенцией и готтентотом, ведь мы не вспомним ни одной между ними стычки. Конечно, нет! Готтентоты, как более сильное племя, покорили нашу интел­лигенцию, не пролив ни кровинки: они ассимилировали ее, они совершенно слились с нею, они подчинили ее если не своей куль­туре, то своей арифметике.
— А! ты занимаешься декадентством! — говорили они, — это хорошо. Мы тоже будем заниматься декадентством. И вот рядом с Бальмонтом тысяча готтентотов: Биск, Дикс, Георгий Чулков, Григорий Новицкий и другая такая же паюсная икра — и гля­дишь, декадентство в трактирной газете, декадентство на базар­ном заборе, его хвалит Шебуев, им упивается Пильский — и вот уже нет декадентства, оно проглочено целиком.
— А! вы здесь ницшеанцы! — говорит дальше готтентот. — И я, и я, и я тоже буду ницшеанцем! — И вот он покупает фонограф и заводит его:
— Хочу быть дерзким, хочу быть смелым.
Потом пойдет и изнасилует гимназистку. И на каждом шагу, в каждом фельетоне, за каждой рюмкой крякнет и скажет:
— Так говорил Заратустра!
И смотришь — в два-три года все кончено! Заратустра тоже стал Пинкертоном. ....

(а дальше идет очень талантливое нытье, которое я терпеть не могу)

Печатаются книги, читаются лекции, новых писателей появ­ляется множество, — но интеллигенции уже нет и не будет. Ибо нет Идеи. Есть множество идей, но нет единственной. Есть мно­жество литераторов, но нет литературы. Интеллигенция, повто­ряю, только и могла существовать, когда она была сектой, кастой, племенем людей, посвященных одной богине, обреченных одно­му жертвенному костру.
Стоило только пропасть этой одной богине, стоило кончить­ся сектантству, и интеллигенция, как всякая подобная секта, должна была умереть.

(и т д. возможно, хорошо мне судить, потому что живу в жирнейшие времена, когда прекрасным можно обжираться, ронять, размазывать по полу и по себе, оставлять на завтра. а он был в совке, среди готтентотов, от которых деться было просто некуда, и они бесили и изнуряли
но в другой стороны, ж. максим тут выступил именно таким готтентотом
а с третьей стороны, профессия журналиста тем и сложна, что сегодня ты воспеваешь галогеновые светильники, а завтра пишешь про позднюю готику, и не дай бог тебе где-нибудь ошибиться или задержать статью)

итак. доказано, что чуковский был истинным фанатом шх

@темы: история, холмс

---

как я могла это пропустить

@темы: кино, холмс

---

На рутрекере аннотация к книге

Описание: «Картины и слезы» - необычное исследование картин и эмоций, которые они вызывают. В прошлом зрители часто приходили в сильное волнение от картин. Греческие живописцы IV в. до н.э. изображали людей в состоянии глубокой печали, чтобы зритель мог бы сопереживать им. Крик перед картинами был обычным делом в средневековье.

@темы: культур

---

шерлок холмс 1939 года с рэтбоуном
костюмы есть, но странные
людей отделяет от событий какие-то 50 лет, а они лепят горбатого





шляпка скьяпарелли





платья абстрактно-исторические. такие есть в любой районном театре



гостей развлекает пляшущий человек в стиле конца 20-х (в натуре это холмс, но я про одежду и общий стиль)



мориарти - еврей

особенности:
ватсон полный дуралей, завхоз. в дружбу холмса с таким человеком не веришь. не веришь, что он мог написать хоть что-то, даже не рассказ с сюжетом, а просто три строчки. в детективную историю не веришь тоже. не страшно, не затягивает, скучно

пс
фильм дичайший
вторая серия. 1939 год
снова абстрактные костюмы





следующая серия - 1942 год
все в современном. за два года поменялась эстетика? холмс проехался на машине времени?

@темы: кино, работа, холмс

---

@темы: мода

---

Журнал максим в свое время набрал сто фактов о холмсе
Среди них

46. Главный злодей в «Холмсе» Гая Ричи списан с оккультиста Алистера Кроули.

Что это вообще значит? Какой главный злодей? Почему кроули? В каком месте?

@темы: работа, холмс

---

фильм мориарти 1922 года уморителен

 Sherlock посоветовала мне описание
там все есть, повторяться не буду. единственное, с чем можно поспорить: в фильме нет холмса, переодетого под мориарти. там есть холмс, переодетый в старика (чтобы его внесли в дом, которых охранялся людьми мориарти), и есть сам мориарти, переодетый черт знает кем, помогающим нести вещи (так он надеялся украсть портфель с письмами)







вот он валяется в блестящих ботиночках и брючках отчасти клеш



лезет на стену, пронаблюдать за гусеницей, и падает



ватсон тоже курит трубку



у мориарти на столе вольтер



я смотрела уже переведенный фильм, поэтому выложу диалог шерлока и мориарти по-русски











текст в целом шедеврален. фикрайтеры могут искать тут корни



интересно по кусочкам собирать нынешних холмсов. тут сцена такая: холмс, разговаривая с ватсоном, снимает грим. наконец остается один нос. ватсон показывает на него пальцем. дальше идет не относящаяся к этому реплика и действие меняется. нам остается сценка с носом из фильма ричи (перед тем, как холмс вываливается в окно на мусорные мешки)



особенности: мориарти старик. у шерлока и ватсона нет растительности на лице. они оба студенты. вместе во взрослом возрасте не живут. ватсон женат, холмс тоже в конце женится - на сестре пострадавшей от вероломства особы королевских кровей (девушки как бы похожи). мориарти постоянно показывается на фоне паутины. шерлок бегает длинными прыжками в рапиде, как носферату у херцога. холмс соображает очень медленно. логическую выкладку проговаривает один раз. исторических костюмов и интерьеров нет (слава Sherlock, мне бы это не пришло в голову). у мориарти очень много подручных, в них даже путаешься. человек 20 на весь фильм, а то и больше

@темы: кино, работа, холмс

---

не могу перестать покупать обувь
хорошо, что нет моего размера





на ракутене

@темы: покупки

---

вот некоторые люди нормально одеваются на свадьбу
это некая модная деятельница, Lauren Bush. я ее не знаю

@темы: мода

---

новое у мелон панды

средства от выпадения волос

@темы: покупки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

слушайте, я правда не понимаю, как с карты юникредита перевести деньги на счет вебманей
объясните просто

пс
вариант - с телефона могу положить деньги
но опять же не понимаю, как

пс
задала вопрос ивану

@темы: техническое

---

вторая половина 30-х



content.winterthur.org:2011/cdm/landingpage/col...

@темы: дизайн

---

нидхэлп:

нужны ресурсы с хайрезами (или просто крупнячками) - цветы (живопись), старые флористические гравюры, старые открытки с цветами

@темы: ссылки, работа

---

08.02.2012 в 04:19

Пишет  Buddy7Glass:

как бы поехать куда-нибудь в деревню
и там смотреть на такое

@темы: картинки

---

таймлайн истории искусства
www.metmuseum.org/toah/

@темы: ссылки, для памяти, культур

---

товарищи искусствоведы!
благополучно отучившиеся!

я жажду прочитать следующий текст • Тучков И.И. Genius loci: вилла д'Эсте в Тиволи // Искусство и культура Италии в эпоху Возрождения и Просвещения. М., 1997. С. 177-190.
сейчас
взяв его из интернета
возможно, у вас есть тайные склады текстов из этой программы
они ведь должны быть
да?

пс
нашла, как выглядит книга



изданная в 1997 году тысячей экземпляров
поискала ее через www.findbook.ru
ноль результатов
те, у кого она есть, сидят на ней ровно

объясните мне, а как происходит обучение? вот есть вышеприведенный список. его как минимум надо пролистать. чтобы получить как минимум тройку
а каким образом студент достает все эти сотни статей из сборников, выпущенных см выше?
если их нет в оцифрованном виде в инете
и почему их нет?
чтобы интересней было учиться?

@темы: работа