еще лоуренс

[aretania]

на этот раз из каравана историй



как водится в этом издании,

В глазах потемнело, он услышал хруст собственных костей

Автор: Алексей Филиппов



Сайт: People's History



Статья: "Караван историй", июнь 2000



Первая мировая война закончилась совсем недавно, и пришелец был одной из ее легенд: Томас Эдвард Лоуренс, в прошлом историк и археолог, возглавил восстание кочевых арабских племен, в пух и прах разгромил несколько сражавшихся с британцами турецких армий и стал Лоуренсом Аравийским. За два с небольшим года "временный лейтенант-переводчик стал полковником, а Англия сохранила десятки тысяч солдатских жизней и миллионы фунтов - теперь победитель должен был получить то, что ему причиталось.



Покинув кабинет, они пошли но дворцовым коридорам: впереди - стража в средневековых костюмах, за ней - военный министр, невысокий и невзрачный герой замыкал шествие. Король - осанистый мужчина в генеральском мундире, с ухоженными бакенбардами и орденской лентой через плечо обнажил меч: Томас Эдвард Лоуренс должен преклонить колени и встать с земли уже сэром рыцарем и кавалером ордена Бани. Сквозь цветные витражи лилось солнце, сиял начищенный паркет, тускло поблескивала настенная резьба, сверкало оружие, искрились позументы парадных мундиров... Сцена была торжественной настолько торжественной, насколько гнусно выглядело то, что произошло несколько месяцев спустя в одном из захолустных армейских гарнизонов.



Рядовой Росс был самым нескладным солдатом во всем батальоне. Неуклюжий недомерок - в придачу ко всем недостаткам ему было под тридцать, и на фоне юных новобранцев он смотрелся странно. Тот, кто завербовался в армию, должен знать, на что идет, - и солдат Росс терпеливо сносил издевки товарищей и брань двадцатидвухлетнего лейтенантика. Он был рассеян, и взыскания сыпались на него постоянно - Росс неделю драил солдатские уборные, и его форма насквозь провоняла нечистотами. Товарищи по казарме не пожелали этого терпеть: ночью ему устроили "темную" и сломали ребро. Не успел Росс выйти из госпиталя, как лейтенант учинил тупице очередной разнос - ослы должны работать в каменоломнях, а не служить в танковых войсках Его Величества Георга Пятого.



Росс, позорище батальона, слушал офицера вытянувшись по стойке "смирно". Листок, выпавший у него из кармана, окончательно вывел лейтенанта из душевного равновесия: он подхватил письмо, прочел первые строчки вслух - и оторопел. Красный как рак командир уставился на сохранявшего бесстрастную мину солдата: владелец престижного журнала "Бель-летр" предлагал "дорогому полковнику Лоуренсу" место главного редактора! Даже без году неделя окончивший Сандхерстское училище лейтенантик твердо знал, что полковник Лоуренс в британской армии только один...



Первая мировая, закончившаяся несколько лет назад, развенчала миф о героях. Десятки миллионов человек, с головой зарывшихся в загаженные траншеи, четыре года поливали друг друга свинцом, травили ядовитыми газами, и теперь никто не мог o6ъяснить выжившим, ради чего, собственно, все это делалось. Лоуренс Аравийский остался единственным героем этой бойни - героем в прежнем, овеянном романтикой конных атак духе. Благодаря ему бывшие подданные турецкого султана получили тень свободы, а Первая мировая - хоть какое-то моральное оправдание: турецкие провинции, где чиновники султана творили все что им вздумается, стали полунезависимым европейским протекторатом.



Лейтенант таращил глаза и не понимал, что ему делать (офицер не должен показывать подчиненному, что он растерян, но может ли лейтенант считать своим подчиненным завербовавшегося в рядовые полковника?). Он был не одинок: все, кто пытался распорядиться судьбой Лоуренса Аравийского, рано или поздно испытывали такое же изумление.



Его Королевское и Императорское Величество Георг Пятый широко раскрыл монарший рот - во время дворцовой церемонии Лоуренс отверг и орден Бани, и рыцарское звание. ("Я стыжусь той роли, за которую получил эти ордена. От имени Англии я давал известные обещания, и они не выполнены - быть может, мне еще придется сражаться с Вашим Величеством!") У министра колоний округлились глаза - Лоуренс блестяще выполнил несколько его поручений, спас Англию от небольшой колониальной войны и сэкономил бюджету около двадцати миллионов фунтов, но от кресла статс-секретаря министерства отказался. ("Я не смогу принять ваше предложение: Лоуренс Аравийский обязан им своей не вполне заслуженной известности, а для Томаса Лоуренса это сродни моральной проституции".) Издатель Лоуренса схватился за голову: свою книгу, которая превратила бы автора в миллионера тот издал за собственный счет, на веленевой бумаге с рисунками, сделанными от руки, тиражом в 500 экземпляров - и это разорило его подчистую.



Лоуренс пробовал преподавать, жил еле сводя концы с концами, а интерес к нему все возрастал, и журналисты не уставали писать о подвигах и странностях Аравийца. Затем он куда-то исчез и объявился в захолустной воинской части в качестве рядового Джеймса Хьюма Росса. Широкая публика была заинтригована, одни считали его странным, другие - сумасшедшим. Мать полковника Лоуренса, Сара знала: ее сын - гений.



"Он был гением", - так она и сказала в конце тридцатых годов в Брайтоне, на торжественной церемонии, посвященной памяти ее Неда. Служба Лоуренса-Росса в танковом полку к этому времени забылась. С тех пор он успел послужить в авиации на афганской границе под именем рядового Шоу (Бернард Шоу был для него кем-то вроде приемного отца), сделать один из Лучших в Англии прозаических переводов Одиссеи и разработать ряд важных усовершенствований для торпедных катеров. Об этом говорили те, кто его знал в последние годы. А ветераны войны в пустыне рассказывали о Лоуренсе-полководце: свой знаменитый план партизанской войны он обдумывал на хорошем древнегреческом языке - ведь единственными военными авторами, которых признавал выпускник Оксфорда, были Юлий Цезарь и Ксенофонт...



Бывший начальник Королевских воздушных сил, маршал авиации Монтэгю Тренчард, барон Вольфтонский, сказал: "Лоуренс - это Англия", а Черчилль произнес в его честь целую речь.



- Продлись мировая война на год дольше, - говорил он, - Лоуренс мог бы вступить в Константинополь во главе объединенных племен Малой Азии и Аравии. Так могла бы осуществиться мечта молодого Наполеона: вряд ли Лоуренсу недоставало какого-либо из качеств, необходимых для покорения мира. Но враг капитулировал - и он остался не у дел, нелепый, как доисторический монстр, что выброшен на берег отступившей волной. Сколь бы Англия ни нуждалась в подобных ему, второго такого человека ей увидеть не суждено...



Оратор договорил, поднял бокал и сел; присутствующие присоединились к тосту. Светило скупое английское солнце, брайтонские домики, сложенные из изъеденного временем камня, обвивал зеленый плющ: друзья благодарили мать героя, маленькую, энергичную и, по словам Черчилля, "чертовски гордую сыном" женщину. Картина выглядела идиллической.



Ее сын родился в 1888 году; в 1935-м он на полной скорости вынырнул из-за поворота сельской дороги на мощном мотоцикле, увидел впереди двух мальчиков-велосипедистов, круто вывернул руль - и скончался в местной больнице, так и не придя в сознание. С тех пор над его загадкой бьется не одно поколение писателей и историков: поступки их персонажа алогичны, характер необъясним, в биографии слишком много пробелов. А Сара Лоуренс могла бы многое объяснить тем, кого привлекала личность Аравийца, - если бы захотела, если бы понимала, что сомнения и страхи Неда, вся его судьба вылеплены материнскими руками.



В 1879 году она, воспитанница священника, дочь корабельного плотника и умершей от цирроза печени алкоголички, сошла на берег Ирландии. Ее ждало место гувернантки в доме богатого землевладельца Томаса Чэпмена. Полдня тряски в старом шарабане - и Сара увидела длинный дом из серого камня, набитые пшеницей амбары, конюшни с чистокровными лошадьми, поселок, где жили полуголодные арендаторы, на чем свет стоит клявшие хозяина поместья и его жену, сварливую Эдит Чэпмен, браком с которой Бог покарал сквайра за все, в чем его упрекали.



Мистер Чэпмен принадлежал к старинной земельной аристократии - его дед был баронетом, со временем он должен был унаследовать этот не самый громкий в феодальной иерархии, но все же достаточно почетный титул. Впрочем, на блестящего аристократа сломленный, спивающийся, обрюзгший Томас Чэпмен походил мало. Помещик был добр, но безволен, и жена запилила его до потери человеческого образа.



Хозяйка круглые сутки воспитывала своих пятерых дочерей, мужа и его арендаторов - делом жизни леди считала обращение местных католиков в истинную, англиканскую веру. Она походила на одетую в дорогое платье швабру, а у Сары было свежее личико, живые голубые глаза и крохотные, как у ребенка, руки и ноги. Нянька стала домоправительницей, затем любовницей господина, а когда миссис Чэпмен об этом проведала и устроила мужу скандал, девушка сумела постоять за себя - сквайр оставил так и не давшую ему развода жену и начал новую жизнь. Мистер Чэпмен превратился в мистера Лоуренса: из Ирландии парочка перебралась в Англию и поселилась там под видом живущей в законном браке семьи. Сара добилась того, чего хотела, и была счастлива - но ощущение тяжелого, непоправимого греха осталось с ней на всю жизнь.



"Пожалеешь хворостинку - испортишь ребенка": все пять ее сыновей воспитывались в большой строгости, вдали от девочек, театра, танцев и прочих греховных удовольствий, в сознании долга, под строгим присмотром мамы (та была уверена, что таким образом искупает свою собственную вину). В маленьком, аккуратно прибранном доме царил строгий порядок - яблоки резали на четыре части и запекали вместе с кожицей и косточками, овсяную кашу варили всю ночь, а дети были радостью и утешением мамы - о поступках и желаниях своих чад миссис Лоуренс знала все.



Ее главной заботой был Нед, Томас Эдвард Лоуренс: самый некрасивый, слабенький и очень замкнутый. Четыре старших сына оправдали материнские ожидания. Миссис Лоуренс очень не хотела, чтобы ее мальчики женились - и Арни сделал это лишь с ее разрешения, а здоровяк Боб так и остался холостяком.



Боб стал миссионером, и мать поехала вместе с ним в Китай; позже, в Англии, состарившаяся Сара жила с сыном в одном доме, и он спешил в ее комнату всякий раз, как только та стучала палкой в пол. А Нед никогда не был вполне ее ребенком - он жил своей жизнью, в которую никого не пускал. Миссис Лоуренс любила младшего сына и не хотела признаться себе в том, что он никогда не был ей понятен - в детстве Нед получал за это тройную порцию розог. Со временем он добился полной и абсолютной свободы - сперва от матери, а потом и от всего остального мира. Миссис Лоуренс помнила, как это началось.



В 17 лет ее обожаемый мальчик убежал из дому: утром его комната оказалась пустой. Отец с сыновьями обшарили все окрестности, но Неда нигде не было. Миссис Лоуренс рыдала - она нашла записку, в ней ее малыш писал, что он всегда мечтал об армии и домой больше не вернется.



Мистер Лоуренс отыскал Неда. Тот добрался до ближайшей военной части и завербовался в королевскую артиллерию. Отец выплатил армейскому казначейству неустойку и привез сына домой. Юноша похудел, осунулся и выглядел подавленным: армия оказалась какой-то не такой. В казарме парни из простонародья глупо шутили, дрались и воняли - миссис Лоуренс поняла, что Нед и там чувствовал себя чужим. Но больше она не решалась предъявлять права на его душу - с этого дня сын получил независимость. Вскоре он перебрался в отдельный домик, который для него построили на задворках. Там будущий повелитель пустыни жил как отшельник, среди своих книг и записок.



Щуплый подросток колесит по всей Англии на велосипеде и зарисовывает старинные замки и рыцарские надгробия - Нед Лоуренс увлекся средневековьем, его идеалом стали тамплиеры. Рыцари Храма жили в бедности и безбрачии, их жизнь была посвящена борьбе и служению ближним. Храмовники воевали за Гроб Господень, охраняли паломников и купеческие караваны и соблюдали суровую бедность: обет послушания, обет молчания, дважды в день - каша из полбы и один плащ на двоих. Позже все изменилось - историю ордена завершили обвинения в святотатстве, ворожбе и содомии, скандальный судебный процесс и костры на парижских площадях. Но юного Лоуренса не интересовали тамплиеры-маги и ростовщики: его идеалом были сражавшиеся во имя Господне аскеты, и он следовал этому идеалу по мере сил.



В Оксфорде Лоуренс стал притчей во языцех. Юный историк не завтракал и не ужинал, зимой плавал в проруби, летом въезжал в гору на велосипеде, а с горы нес его на плечах. Днем Нед спал, а ночью занимался, прочитывая по три-четыре книги или упражняясь в стрельбе из револьвера. Нередко парочки, катавшиеся в сумерках на лодках, шарахались от выстрелов - Лоуренс приветливо помахивал им с берега дымящимся "кольтом". Он демонстративно презирал спорт, который в английских университетах XIX века был чем-то вроде второй религии, зато был одним из первых в аудитории - его рефераты отличали глубокие мысли и изысканный стиль... Еще в юности Лоуренс стал человеком-загадкой - многие из современников уверяли, что этого-то он и добивался.



Те, кому была не по душе каноническая версия (Лоуренс Аравийский - последний из героев XX века), считали его грандиозной мистификацией, автором которой был он сам. По их мнению, Лоуренс - всего лишь одаренный манипулятор, сумевший точно рассчитать последствия каждого своего шага: в университете он привлекал к себе внимание пестуя собственные странности, повзрослев, превратил свою жизнь в подобие сказки из "Тысячи и одной ночи".



Все то, что на самом деле происходило с Томасом Эдвардом Лоуренсом, под его быстрым и блестящим пером приобретало незабываемые краски. Лоуренс обладал фантазией художника, он превращал в приключенческий роман собственную жизнь - а те, кто считал его банальным лжецом, не видели за этим ничего, кроме стремления сыграть - раз и навсегда выбранную роль так, чтобы вызвать как можно больший интерес у публики. За рамками этой идеи оставались выигранная Лоуренсом война в пустыне, книга, которую называли шедевром английской литературы, добровольно выбранная жизнь в полунищете, тесная казарма, в которой он сам себя заточил... В нем уживались крайняя гордость и стремление исчезнуть, раствориться в безликой массе. Друзья были уверены: если бы он и впрямь жил во времена тамплиеров, то закончил бы свои дни в монастыре с очень суровым уставом. Но до конца Лоуренса не знал никто - каждый видел в нем что-то свое и, рассказывая об Аравийце, отстаивал свой собственный миф.



Учитель Лоуренса, профессор Джадд (вместе с ним Аравиец отправился в свою первую археологическую экспедицию), в конце тридцатых годов ушел на покой. У него появилось много свободного времени, и его живо интересовал бывший ученик. Профессору казалось, что в Лоуренсе возродился дух одного из сражавшихся в Аравии средневековых рыцарей Храма. Забавнее всего было то, что, говоря об этом, он выстроил целую цепь аргументов.



Рыцарь монашеского ордена следовал своду правил, от которых не мог отступить. Те, кто копьем и мечом служил Господу в Сирии и Месопотамии, там, где много веков спустя сражался Лоуренс Аравийский, почитали прекрасную даму, но отвергали чувственную любовь; умерщвляли плоть, ценили честь выше славы, а земное богатство не ставили в грош. Тот, кто ступал на этот путь, не знал ни отчаяния, ни надежды - и жизнь Лоуренса Аравийского целиком и полностью отвечала уставу рыцарей Храма.



Он умел обходиться с женщинами - был остроумен, мужествен, нежен, но стоило возникнуть лишь намеку на близость, как собеседница чувствовала: между ними опускался невидимый барьер. Этой стороны жизни для него не существовало.



Единственный роман Неда известен со слов девушки, за которой он когда-то ухаживал: ему исполнился двадцать один, ей - девятнадцать, и она была дочкой одного из отцовских арендаторов. Однажды, когда молодые люди остались наедине, Лоуренс закрыл дверь, подбежал к Дженни, взял ее за руку и попросил стать его женой. Девушка расхохоталась - до этого у них и речи не заходило ни о чем подобном, да что там: Нед ни разу ее не поцеловал! Услышав смех, он смутился, покраснел, выпустил ее руку и отошел в дальний угол комнаты - больше Лоуренс об этом не заговаривал, более того, начал сторониться своей подружки.



Тамплиеры занимались самоистязанием: под кольчугами они носили власяницы и в свободное от битв и молитв время бичевали братьев по ордену. Лоуренс нанял специального человека (его звали Джон Брюс), который сек его огромной плеткой - Брюс уверял, что под ее ударами хозяин иногда испытывал оргазм. Земную славу рыцари презирали - и Лоуренс, вернувший королю ордена и титул, заточивший себя в солдатской казарме, ни в чем не уступал знатным сеньорам, спавшим на голой земле, с дырявым плащом под головой... Профессор Джадд развивал цепь аналогий и дальше: тамплиеры презирали женщин, но не отвергали любовь братьев по ордену - среди рыцарей Храма она считалась святой, а значит, и его бывший ученик должен был стать гомосексуалистом. Однако серьезные люди не принимали заключений профессора в расчет. Среди скептиков был и старый знакомый Лоуренса, экс-министр Уинстон Черчилль, зарабатывавший чтением лекций об Англии XX века. Профессорские измышления казались ему сущим бредом - он много разговаривал с миссис Лоуренс, был знаком с братьями полковника, его соратниками и товарищами по Оксфорду. То, в чем пытался разобраться ученый муж, по его мнению, имело совсем другое объяснение.



По словам миссис Лоуренс, Нед был очень застенчивым мальчиком: он завидовал рослым и крепким братьям, стеснялся своей неуклюжести, и поэтому обходил стороной девочек, к плетке же его приучила она сама. Мать секла упрямца почем зря, а он привык и даже начал находить в этом удовольствие. Черчилль, слушая миссис Лоуренс, думал, что таким образом ее сын закалял свою волю.



Для миссис Лоуренс Нед навсегда остался ее мальчиком - слабеньким и неуверенным в себе. Тот, кого помнила и о ком спорила Англия, был для миссис Лоуренс чужим человеком, не имеющим отношения к ее ребенку. Томаса Эдварда Лоуренса похоронили в соборе. Мраморный саркофаг походил на рыцарские надгробия, только вместо меча закутанный в арабский плащ воин сжимал в руках кривой кинжал. Это был не ее сын - настоящий Нед навсегда остался с ней. Но почему он отправился на край света и не мог найти покоя до самой смерти, миссис Лоуренс так и не придумала.



Она не могла себе представить то, что отлично понимали высоколобые друзья сына, писатели, философы, университетские профессора. Им было ясно, что Лоуренс, скромный историк и археолог, временный лейтенант-переводчик, офицер-растяпа, щеголявший в военной форме, красном галстуке и лаковых башмаках от вечернего костюма, раздражавший начальство своими оксфордскими замашками, в пустыне стал идеальным воином. Холодным, расчетливым и безжалостным - таким, каким и должен быть победитель.



Многим современникам Лоуренса приходилось убивать и отправлять людей на смерть: Черчилль во время Первой мировой командовал стрелковым батальоном, солдатами этой войны были Олдингтон, Хемингуэй, Дос Пасос, Фолкнер, но ни одному из них не удалось распорядиться своей судьбой так, как Лоуренсу - для этого требовалась особая, холодная одержимость. Аравиец ей обладал, и его друзья почти не сомневались в том, что трагическая и эффектная финальная сцена, о которой писали все газеты мира, не была случайностью. И дело не в вине перед людьми, которых он убил, а в ощущении исчерпанности собственной роли. В чувстве пресыщения, усталости от героя и сюжета, знакомом любому писателю.



Эта мысль, должно быть, пришла к Лоуренсу ночью, когда он, рядовой техник королевских ВВС, ворочался на казарменной койке в Миранше, близ афганской границы. Прислушиваясь к гудящему ветру, бросающему в стену тучи противно шуршащего песка, полковник Лоуренс (он же рядовой Шоу - на сей раз Аравиец спрятался от мира под этим именем) вспоминал детство.



Однажды он сказал отцу: "Я вырасту и стану королем арабов" - и почти достиг этого: король Фейсал даровал ему золотой кинжал и титул эмира. В школе он мечтал о рыцарских подвигах - и ему удалось стать в последним рыцарем: и Роландом, и Дон Кихотом XX века одновременно, но то, ради чего он воевал, оказалось ложью. Студент Оксфорда мечтал о славе писателя - но его книга, написанная изощренным, восхищающим знатоков стилем, по содержанию была вторична, и автор понимал это лучше других. Он так и не узнал женской любви: мать, ставшая для него олицетворением женского начала, научила сына бояться семьи и не верить женщинам. Маленький Нед потратил много сил на то, чтобы освободиться от ее влияния. Но полковник Лоуренс так и не смог побороть выпестованную в раннем детстве фобию... У него не было ничего кроме его самого: жизнь Лоуренса Аравийского стала лучшей из написанных им книг.



Ах, какой он сумел создать сюжет, как блестяще прожита эта жизнь, сколько в ней стиля и смысла! Рядовой Шоу лежал и вспоминал круглые глаза короля. Вспоминал ошеломленных журналистов, которым рассказал, что согласился стать полковником только ради того, чтобы после войны вернуться в Англию в купе первого класса. Сколько величия - и сколько смирения, какое интригующее начало и какой у этой книги может быть блестящий финал! Когда наступит время, он доведет повествование до логического конца, допишет последний абзац и поставит эффектную точку - в нужное время и в нужном месте.



На следующее утро роту подняли в шесть часов. Рядовой Шоу заправлял пулеметные ленты, дежурил по аэродрому. В казарме его ждали неоконченный перевод "Илиады" (Лоуренс надеялся хоть немного заработать) и письмо от матери, на которое он собирался ответить вот уже несколько дней.



Раз-два, раз-два: новобранцы шагают в ногу, поют о Типперери и милой Дженни - рядовой Шоу ведет колонну в столовую идеально ровным строем. Рядовой Шоу улыбается - в последнее время он стал гораздо спокойнее, его существование вновь обрело исчезнувший было смысл: не слишком удачную жизнь должна украсить хорошая смерть, благодаря этому его книга приобретет глубину и завершенность. Там, где не спешит распорядиться Бог, вмешается человек, а потомки все равно не узнают, что в последний момент Лоуренс Аравийский слегка передернул карту.



Быть может, это было так, а может, иначе. Конечно, миссис Лоуренс и в мыслях не допускала ничего подобного, но те, кому Лоуренс доверял - Черчилль, Бернард Шоу, маршал авиации Тренчард, Герберт Уэллс, - склонялись именно к этой версии. Они знали цену и удачно придуманному сюжету, и славе - когда вернувшийся в Англию Лоуренс приобрел мощный мотоцикл, его друзья сразу заподозрили неладное. Им казалось, что Аравиец рано или поздно обязательно сломает себе шею: Лоуренс носился по сельским дорогам с бешеной скоростью, на лету огибая встречные автомобили и тучных девонширских коров.



...Из-за очередного поворота вынырнули двое мальчишек-велосипедистов, и Лоуренс Аравийский узнал в них свою судьбу: они стремительно приближались, на одном - большая кепка в коричневую клетку, второй жует травинку, и лицо у него такое же глупое, как у Юного дезертира-араба, которого он расстрелял семнадцать лет назад. Лоуренс круто вывернул руль и взлетел вверх: в детстве он мечтал о подвигах тамплиеров и успел подумать, что так, наверное, чувствовал себя выбитый из седла рыцарь... В глазах потемнело, он услышал хруст собственных костей, и в книге, которую всю жизнь писал Лоуренс Аравийский, была поставлена последняя точка.