о стилягах

[aretania]

"Чувень, клевая лаба, четыре сакса"

26.02.2004 - Ольга Вайнштейн
Рассказать о наших стилягах, кажется, легко: они еще здесь, рядом, у них можно взять интервью. И невероятно трудно – потому что разговор пойдет не просто о моде, а скорее – о личной свободе в несвободной стране.


Я сошью себе черные штаны
Из бархата голоса моего.
Желтую кофту из трех аршин заката.
Владимир Маяковский. КОФТА ФАТА

После Второй Мировой войны советское общество некоторое время сохраняло открытость по отношению к Западу. Миллионы советских солдат вернулись домой, и в их рассказах фигурировали впечатления о европейской жизни. Люди еще носили вещи, присланные по ленд-лизу, в кинотеатрах шли трофейные фильмы. Особым успехом пользовались "Серенада солнечной долины", "Сто мужчин и одна девушка", "Облава". Модники нередко лепили свой образ с киногероев: "Был после войны такой трофейный фильм "Облава", там был американский разведчик, заброшенный в ряды гестапо. Конечно, он был изумительно обаятельный парень, так вот моя фотография (в шляпе) - это его стиль, я с него все срисовал сразу же"1 - вспоминал известный ленинградский щеголь Валентин Тихоненко.

В клубах и домах культуры играли джаз, "Караван" Дюка Эллингтона был на пике популярности, молодежь активно записывалась в кружки фокстрота. Любимыми танцами, помимо фокстрота, были буги-вуги, а позднее – твист и шейк. Меломаны наловчились изготовлять самодельные пластинки из старых рентгеновских снимков – это называлось "музыка на ребрах".В конце сороковых годов среди любителей джаза, танцев и западных фильмов появился новый тип городского модника – стиляга. Это слово было не самоназванием, а изобретением официальной прессы. Впервые оно промелькнуло в сатирическом очерке Д.Беляева "Стиляга", напечатанном в журнале "Крокодил" в 1949 году в рубрике "Типы, уходящие в прошлое". В этом же номере, кстати, была опубликована статья о безродных космополитах, что послужило сигналом к началу кампании против западных влияний, и с тех пор стиляг не только регулярно высмеивали в прессе, но и прорабатывали на комсомольских собраниях, а ретивые дружинники преследовали их на улицах. Тем не менее стиляги оказались типами, уходящими отнюдь не в прошлое, а скорее в будущее – они просуществовали на протяжении 50-х годов и благополучно дотянули до 60-х, правда, позднее они уже называли себя не стиляги, а штатники. Точно так же, как и русские денди-западники XIX века, они следили за зарубежной модой и, хоть и не говорили между собой по-французски, ориентировались во всем на современную западную культуру.

Портрет первых стиляг конца 40-х частично дошел до нас благодаря сатирикам-очеркистам: "В дверях зала показался юноша. Он имел изумительно нелепый вид: спина куртки ярко-оранжевая, а рукава и полы зеленые; таких широченных штанов канареечно-горохового цвета я не видел даже в годы знаменитого клеша; ботинки на нем представляли собой хитроумную комбинацию из черного лака и красной замши.
Юноша оперся о косяк двери и каким-то на редкость развязным движением закинул правую ногу на левую, после чего обнаружились носки, которые слепили глаза, до того они были ярки..."

В этом описании интересна не только мода, но и пластика стиляги: "на редкость развязные движения" были тщательно продуманы и неслучайны. Стиляги телесно оформляли себя как люди затейливые, намеренно манерные. Их новые жесты: запрокинутая назад голова, высокомерный взгляд сверху вниз на окружающих, особая "развинченная" походка – свидетельствовали о принадлежности к богеме. Сходные приемы применяли и денди XIX века, нарочито растягивая слова и тренируясь медленно ходить. И, разумеется, пластика отчасти диктовалась костюмом: "Небывалая одежда заставляла иначе двигаться, иначе танцевать. Скорее всего в музыке, новых ритмах и крылась потребность иначе одеться, как-то обозначить себя", - отмечает Р.М.Кирсанова.
Стиляги заявляли о себе не только в моде и в музыке, но и в столь традиционном дендистском жанре, как фланирование. В каждом городе была свой "Бродвей" - центральная улица, где стиляги фланировали по вечерам. В Москве "Бродвеем называлась улица Горького. Было хорошим тоном явиться вечером, когда уже начинались сумерки, на Бродвей и там, так сказать, совершать хил, то есть прогулку"2. В Ленинграде "Бродвеем" был Невский проспект, в Баку – Торговая улица.

Среди стиляг "Бродвей" сокращенно называли "Бродом": дополнительная пикантность этой игры слов состояла в том, что русское слово "брод" (переход по дну через реку) тоже намекало на возможную опасность, необходимость поиска надежного пути поперек течения. Ведь нередко там же на Бродвее происходили стычки с дружинниками. Во время прогулки по "Броду" для новых фланеров было важно не только встретиться с друзьями, но и, конечно, показать свой костюм и успеть заметить, что носят другие. На уровне одежды коммуникация могла происходить даже между незнакомыми людьми, если они чувствовали общность стиля. Как рассказывал о таких прогулках опытный модник Саша Власов, "я на ходу посылал приветствие плащу". Существовали специальные приемы как бы случайной демонстрации одежды: к примеру, сунуть руку в карман пиджака, чтобы приоткрыть подкладку плаща (фирменный плащ нередко опознавался по подкладке). Опознание марки на ходу считалось высшим пилотажем. Это была типично дендистская зрительная стратегия, санкционирующая оглядывание – как мимолетное, так и внимательное.

Отличались стиляги от обывателей и своим особым наречием. Он складывался из жаргона музыкантов в сочетании с переиначенными английскими словами. "Ходить по Невскому значило “хилять по Броду”, клеить — это было тоже из лабужского жаргона", "хеток олдовый" – старая шляпа. Для непосвященных это звучало почти как иностранный язык. "Чувень, клевая лаба, четыре сакса" - мог сказать один стиляга другому, приглашая его послушать отличный ансамбль с четырьмя саксофонами3.

Но у советского обывателя стиляжья любовь к джазу вызывала только страх: "Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст", - гласила популярная присказка.
В массовом сознании образ стиляги прочно закрепился в шаржированном варианте - он был даже увековечен в классическом романе "Пушкинский дом" Андрея Битова: "Это был тот самый пресловутый "стиляга" начала пятидесятых. В тех же брючках, в том самом спадающем с плеч до колен зеленом пиджаке, чуть ли не на тех же подметках, подклеенных у предприимчивого кустаря, в том же галстуке, повязанном микроскопическим узлом, в том же перстне, с тем же коком, с тою же походкой, в самом карикатурном, даже для того времени, в самом "крокодильском" виде…"

Долгое время стиляги были героями "крокодильской" сатиры, а поскольку в ту пору журнальные карикатуры рисовали и впрямь талантливые графики – Б.Ефимов, Кукрыниксы, то подобные представления о стилягах оказались удивительно живучими, во многом заслонив свидетельства очевидцев и непосредственных участников. А к ним стоит прислушаться в первую очередь – и тогда начнет вырисовываться более сложный и интересный культурный ландшафт.

Сами стиляги вспоминают, что далеко не все из них ходили в карикатурном виде: "Бывали простенькие, но очень красивые костюмы, все были чисто шерстяные. В те времена хорошим материалом считалась чистая шерсть, 100-процентная, хорошего цвета. Костюмы были со вкусом, не было диких цветов, как комсомольцы писали. Были у меня плащи, шуба у меня была, английское пальто ратиновое… А эти писали - "попугайское". Разве в Англии делают попугайское?" - говорит Валентин Тихоненко. "Я всегда любил строгую моду, и галстуков с петухами у меня никогда не было", - признается Борис Алексеев4.

Продвинутые модники покупали западные ткани в комиссионках и заказывали себе хорошие костюмы, благо талантливых портних было в то время немало.
Среди стиляг тон задавали лидеры – авторитетами в моде считались Алексей Зубов, Леня Геллер, Алексей Козлов, Жора Фридман, Юра Надсон, Саша Бруханский, Боря Коплянский, Сергей Огородников.
В советской прессе стиляг изображали в первую очередь как детей богатых родителей, которые от безделья не знают что делать и увлекаются только музыкой, модными тряпками и ресторанами. Однако среди стиляг было немало детей из рабочих семей – знаменитый Валентин Тихоненко, один из первых ленинградских стиляг, был сыном репрессированного рабочего, во время войны подростком подорвался на мине и потерял руку, что не мешало ему потом гонять на мотоцикле и модно одеваться. Сначала помогали вещи, присланные по ленд-лизу: "я носил из подарков американских, шикарные, например, были брюки, в такую полоску туманно-серебристо-белую. Интересные были штаны" - вспоминает Валентин Тихоненко.
Позднее иностранные вещи стали покупать у иностранцев – в Ленинград часто приезжали финны, которые прямо в туристическом автобусе или в гостинице могли дешево продать целые чемоданы одежды. В Москве фарцовщики работали у каждой крупной гостиницы – это называлось "утюжить" иностранцев. Некоторые стиляги сами "утюжили", иные только покупали вещи у фарцовщиков-"шептунов".
Фирменные вещи узнавались знатоками сразу: "Настоящими считались тупоносые американские солдатские ботинки, в которых и ходили по улице Горького". Наметанный взгляд сразу отличал знаковые детали: "обязательная пуговичка сзади, вешалка, чтобы рубашка вешалась".
Некоторые стиляги обладали прекрасным вкусом и умели сочетать вещи не только грамотно, но и новаторски: "Я был модный человек номер один. Однажды я купил швейцарское пальто, оно мне было нужно для рекламного броска… Это было роскошное швейцарское пальто… Я ходил в американском "стетсоне", все по цвету, пальто голубое, до колен". Комбинация "швейцарское пальто + стетсон" нетривиальна – в этом же авангардном стиле нередко подбирали ансамбли и западные любители протестной одежды.


1 Олеся Гук. Тарзан в своем отечестве. Интервью с Валентином Тихоненко.
2 И.Померацев. Стиляги. Урал, 1999, №11, с.124. Интервью с Игорем Берукштисом.

3 Возможно, денди XIX века выразился бы иначе – но суть от этого не меняется: "До сих пор вспоминаю, как искуситель Эжен Лами приглашал меня пойти на спектакль: "Пойдем, говорил он, - дамы прелестны, наряды чудные, - пойдем в Оперу…" ("Even now I hear Eugene Lami , the tempter, calling me to splendid enclosure. “Come, says he, the ladies are beautiful and well-dressed… Come to the Opera…"
4Вадим Макаревич. С джазом по жизни. Интервью с Борисом Алексеевым. Независмая газета, 20 июня 2003 года, с. 13.