[aretania]

культурный челлендж
(а то уже просто невозможно, жизнь деформировалась вся)

предлагаю поделиться вашим любимым описанием леса
на русском родном или в переводе на русский
с указанием источника
или можно просто источник, если все книга в целом про лес

апд
чего я собственно про лес
дело в том, что в последний норвежский день я убежала в лес, что над городом бергеном, и там спьяну взобралась по корням на гору (а потом по корням же и спустилась)
с двумя приличными сумками и сигаретами
и телефоном
понятно, почему фотки такие мутные, да? приоритетном в этом мероприятии было 1. не упасть вниз 2. уложиться в отведенный временной участок, поскольку группа, автобус, отъезд
за сорок минут я поднялась на гору (см четвертое фото, задний план) и спустилась
в данный момент мне это кажется невероятным
и я даже не бежала
май харт ин зе хайлендс. один раз я уже сделала это в гималаях. тоже пьяная. и в сланцах. так что это хроническое







оказавшись в прекрасном бурном лесу, наедине с катарсисом, я поняла, что у меня буквально нет слов для описания происходящего
что это моя оплошность, которую надо немедленно исправить
вот и...

запись создана: 07.06.2013 в 23:08

@темы: ссылки, путешествия, цитаты, культур

Comments

[undel]

Паустовский
Мещерская сторона и другие рассказы

[Duan]

Пришвин, «Кладовая солнца». Или надо отрывок тянуть?

[aretania]

можно просто названия, без отрывков
просто есть длинные книги о другом, в которых есть описания леса. тогда лучше с отрывком

[Mariniera]

алексей иванов, "географ глобус пропил". в целом про реку, но много разного и прекрасного леса по берегам. вероятно в других его книжках еще больше.

[Понка]

Паустовский
Мещерская сторона и другие рассказы

+1.

[tes3m]

Из "Алой буквы" Готорна: "После того как путники перешли с полуострова на материк, дорога превратилась в узкую тропинку. Она вилась все дальше, уводя в таинственную чащу первобытного леса. Между верхушками деревьев, стоявших черными, плотными стенами с обеих сторон, виднелись такие крошечные просветы неба, что Гестер этот лес казался воплощением тех духовных дебрей, в которых она так долго блуждала. День был холодный и пасмурный. Над головой плыли светлые облака, слегка волнуемые ветром, и поэтому трепетные лучи солнца там и сям робко играли на тропинке. Это порхающее сияние всегда показывалось в конце какой-нибудь длинной просеки. Шаловливый солнечный луч, игривость которого была едва приметна среди нахмуренной мрачности дня и леса, прятался, как только приближались наши путники, и те места, где он прежде плясал, казались еще более унылыми оттого, что мать и дочь надеялись увидеть их яркими и веселыми. ...
Разговаривая, они зашли в самую глубь леса, где их не мог увидеть случайный прохожий. Здесь они сели на бугре из пышного мха, где столетием раньше высилась гигантская сосна, корни и ствол которой были погружены в мрачную тень, а верхушка поднималась высоко к небу. Место, где они находились, представляло собой лощинку с отлогими склонами, усеянными увядшей листвой; посередине лощины по ложу из опавших и утонувших листьев бежал ручеек. Нависшие над ним деревья местами так низко опускали свои огромные ветви, что преграждали течение и заставляли ручей образовывать водовороты и темные омуты, а там, где вода бежала более стремительно, виднелось русло из гальки и темного искрящегося песка. Следя за течением ручья, мать и дочь еще видели на небольшом расстоянии отблески света на его поверхности, но дальше он терялся среди переплетавшихся древесных стволов и кустарника, а еще дальше был заслонен огромными валунами, покрытыми серым лишайником. Все эти гигантские деревья и гранитные глыбы, казалось, хотели скрыть от постороннего взора путь маленького ручейка. Вероятно, они боялись, что своим неумолчным журчанием он выболтает многое из того, что старый лес хранил в своем сердце, откуда вытекал этот родник, или отразит на гладкой поверхности заводей его сокровенные тайны. И в самом деле, шумливый ручеек, пробираясь вперед, не умолкая, журчал ласково, тихо, успокаивающе, но вместе с тем меланхолично; его песенка напоминала лепет ребенка, который влачит безрадостное детство и не умеет быть веселым в кругу омраченных печалью людей и событий. ...
Девочка, напевая, убежала вниз по течению ручья, стараясь присоединить к его унылому голосу более веселые нотки. Но ручеек трудно было утешить, он по-прежнему невнятно рассказывал какую-то таинственную, очень мрачную историю, а может быть, жалобно предвещал то, что еще должно было случиться в угрюмом лесу. Поэтому Перл, чья недолгая жизнь была уже достаточно омрачена, предпочла порвать знакомство с унылым ручейком. Она принялась собирать фиалки и анемоны, а потом присоединила к ним пурпурные цветы водосбора, которые нашла в расщелинах высокой скалы".
Это, наверное, не то, но я это люблю и когда-то цитировала у себя: "Корделия так неожиданно скоро добралась до ближайшего из дубов (это был Викинг или Друид?), словно ее принес сюда западный ветер, схватив зубами за шиворот. Она стояла на вершине насыпи, переводя дыхание. Зажатая в одной руке ветка орешника распространяла сладкий запах, в другой руке остро пахла бузина. Яростными порывами налетал ветер. Пристально вглядываясь в широкую крону могучего красавца-дерева, Корделия стала понимать скрытое значение ветра. Исполинские ветки дуба рождали гул, в котором сливались вместе звуки множества инструментов - как в оркестре. Женщине слышался глухой, из множества грудей поднимавшийся вздох: это Титаны, скорбящие Титаны в едином плаче отпевали падение своего племени.
Торжественный плач совершался с постоянной силой: жалоба поднималась всегда до определенной ноты, потом стихала. А иногда, перед очередным началом зловещего реквиема, подчиняясь капризу ветра, тяжелые ветви гудели и мямлили что-то свое, спеша выболтать Корделии какую-то свою тайну, - и опять начиналось общее стенанье. Но этот одинокий и сбивчивый шепот! Звуки трепетала, рвались, взывали к женщине, стоявшей на насыпи. И Корделия поняла. Дерево-великан предупреждало: надвигается гроза, и еще оно что-то говорило, но уже только одной Корделии..."
Отрывок из романа Д.К. Повиса, "Любовь в Гластонбери" (1932), процитированный в книге "Традиция и мечта"* Уолтера Аллена (М., 1970).
Вспомнился лес из Мельникова-Печерского, но посмотрела — вроде бы не то, что надо.
В лесах работают только по зимам. Летней порой в дикую глушь редко кто заглядывает. Не то что дорог, даже мало-мальски торных тропинок там вовсе почти нет; зато много мест непроходимых… Гниющего валежника пропасть, да, кроме того, то и дело попадаются обширные глубокие болота, а местами трясины с окнами, вадьями и чарусами… Это страшные, погибельные места для небывалого человека. Кто от роду впервой попал в неведомые лесные дебри — берегись — гляди в оба!..

Вот на несколько верст протянулся мохом поросший кочкарник. Саженными пластами покрывает он глубокую, чуть не бездонную топь. Это «мшава», иначе моховое болото. Поросло оно мелким, чахлым лесом, нога грузнет в мягком зыбуне, усеянном багуном, звездоплавкой, мозгушей, лютиком и белоусом[35]. От тяжести идущего человека зыбун ходенем ходит, и вдруг иногда в двух, трех шагах фонтаном брызнет вода через едва заметную для глаза продушину. Тут ходить опасно, разом попадешь в болотную пучину и пропадешь не за денежку… Бежать от страшного места, бежать скорей, без оглядки, если не хочешь верной погибели… Чуть только путник не поберегся, чуть только по незнанию аль из удальства шагнул вперед пять, десять шагов, ноги его начнет затягивать в жидкую трясину, и если не удастся ему поспешно и осторожно выбраться назад, он погиб…

Бежать по трясине — тоже беда… Вот светится маленькая полынья на грязно-зеленой трясине. Что-то вроде колодца. Вода с берегами вровень. Это «окно». Беда оступиться в это окно — там бездонная пропасть. Не в пример опасней окон «вадья» — тоже открытая круглая полынья, но не в один десяток сажен ширины. Ее берега из топкого торфяного слоя, едва прикрывающего воду. Кто ступит на эту обманчивую почву, нет тому спасенья. Вадья как раз засосет его в бездну.

Но страшней всего «чаруса». Окно, вадью издали можно заметить и обойти — чаруса неприметна. Выбравшись из глухого леса, где сухой валежник и гниющий буреломник высокими кострами навалены на сырой, болотистой почве, путник, вдруг, как бы по волшебному мановенью, встречает перед собой цветущую поляну. Она так весело глядит на него, широко, раздольно расстилаясь середи красноствольных сосен и темнохвойных елей. Ровная, гладкая, она густо заросла сочной, свежей зеленью и усеяна крупными бирюзовыми незабудками, благоуханными белыми кувшинчиками, полевыми одаленями и ярко-желтыми купавками[36]. Луговина так и манит к себе путника: сладко на ней отдохнуть усталому, притомленному, понежиться на душистой, ослепительно сверкающей изумрудной зелени!.. Но пропасть ему без покаяния, схоронить себя без гроба, без савана, если ступит он на эту заколдованную поляну. Изумрудная чаруса, с ее красивыми благоухающими цветами, с ее сочной, свежей зеленью — тонкий травяной ковер, раскинутый по поверхности бездонного озера. По этому ковру даже легконогий заяц не сигает, тоненький, быстрый на бегу горностай не пробежит. Из живой твари только и прыгают по ней длинноносые голенастые кулики, ловя мошек и других толкунов, что о всякую пору и днем и ночью роями вьются над лесными болотами… Несметное множество этих куликов — от горбоносого кроншнепа до желтобрового песчаника — бродит, бегает и шмыгает по чарусе, но никакому охотнику никогда не удавалось достать их. flibusta.net/b/112258/read#t16
Вспомнился лес (Шварцвальд) из "Холодного сердца" Гауфа, но там, оказалось, он мало описывается.
« Он шел всё выше и выше по склону горы, поросшей ельником, и наконец добрался до самой вершины.

Место было глухое, безлюдное. Нигде никакого жилья – ни избушки дровосеков, ни охотничьего шалаша.

Редко какой человек заглядывал сюда. Среди окрестных жителей поговаривали, что в этих местах нечисто, и всякий старался обойти Еловую гору стороной.

Здесь росли самые высокие, самые крепкие ели, но давно уже не раздавался в этой глуши стук топора. Да и не мудрено! Стоило какому-нибудь дровосеку заглянуть сюда, как с ним непременно случалась беда: либо топор соскакивал с топорища и вонзался в ногу, либо подрубленное дерево падало так быстро, что человек не успевал отскочить и его зашибало насмерть, а плот, в который попадало хоть одно такое дерево, непременно шел ко дну вместе с плотогоном. Наконец люди совсем перестали тревожить этот лес, и он разросся так буйно и густо, что даже в полдень здесь было темно, как ночью.

Страшно стало Петеру, когда он вошел в чащу. Кругом было тихо – нигде ни звука. Он слышал только шорох собственных шагов. Казалось, даже птицы не залетают в этот густой лесной сумрак.»

[tes3m]

У Жюльена Грака в романе, который так и называется "Балкон в лесу" запомнился такой отрывок: "Они выскальзывали из блокгауза в ночь, такую спокойную, что когда шли по дороге, то слышали со стороны долины колокол отдаленной деревушки — одиннадцать полных и тяжеловесных, несмотря на расстояние, ударов; затем, намного отчетливее и ближе, — звон бельгийской колокольни. В течение получаса они шагали по просеке; за излучиной деревья вдруг начинали сжимать дорогу с боков и сверху, загоняя ее в глубокую темную рытвину с запахом мха и застоявшейся воды. Внешний край этой сумрачной рощицы обозначал границу; здесь, на берегу уснувшей Бельгии, они останавливались и какое-то время молча курили, подобно путникам, которых тропа привела к обрыву. Рощица была окутана густым мраком — в нескольких шагах от Гранжа все тонуло в духоте подлеска, который отбрасывал в темноту еще более черную тень; он видел только — совсем рядом с собой — красную точку сигареты и слышал щелчок магазина, который вставлял в пистолет Эрвуэ. После этого воцарялась почти волшебная тишина. Странное чувство овладевало им всякий раз, когда он зажигал сигарету в этом глухом подлеске: ему казалось, что он сбрасывает с себя все оковы; он входил в искупивший свои грехи мир — мир, очищенный от человека, припавший к своему звездному небу в таком же томительном волнении, какое присуще лишь пустынным океанам. «Я один на всем свете», — говорил он самому себе со все нараставшим восторгом.

Иногда они довольно долго стояли там, не говоря ни слова. Из леса по ту сторону границы до них доносились слабые звуки — к которым они поневоле прислушивались, — похожие на трудно поддающееся описанию постукивание мелких обломков, которые после кораблекрушения выбрасывает море на песчаный берег и на которых невольно задерживается взгляд путника: эта встревоженная глухим ропотом опушка, которую патрулируемые войной леса как бы окутали счастливым дыханием настороженной тишины, привлекала и интриговала Гранжа. Эрвуэ бросал сигарету и делал несколько глотков из своей фляги; они сворачивали с просеки вправо на тропу, которая шла вдоль границы. С этого момента они совсем переставали разговаривать. Шли, немного пригнувшись, по заглушавшему их шаги мягкому ковру гнилых листьев, все глубже забираясь в некое подобие незатейливой и ветхой уже норы огромного зверя, пробуравленной в рогатке из колючих лесных веток. Когда Гранж на мгновение направлял перед собой луч электрического фонарика, конус света резко выхватывал из тени частые дуги нижних веток, которые, переплетаясь, образовывали над тропой свод из сучков и травинок; они блуждали там, как насекомые в бороздках мха; когда он гасил фонарь, постепенно из недр черной ночи над головой у него проступало вытянутое и слегка фосфоресцирующее облако, разрываемое острыми концами веток.
По мере того как они продвигались вперед, ночь менялась: полуночное оцепенение мало-помалу вздымалось над верхушками деревьев, и посвежевшая атмосфера снов наполняла подлески голубым дымом ладана; всходила луна и насколько хватало глаз делала землю переходимой вброд — так же мягко и незаметно, как временное улучшение погоды просушивает дороги. Сзади Гранж слышал только шаги Эрвуэ, который то и дело наступал на сухие ветки, да равномерное бряцанье его ножен со штыком, возобновлявшееся всякий раз, когда он отпускал их, чтобы сделать на ходу глоток из своей фляги. Направив фонарик влево, в глубину подлеска, у самой земли можно было заметить блестящие, как жемчугом унизанные каплями провода и колышки низкого проволочного заграждения, бежавшего вдоль границы; вдруг сверкание нескольких пар глаз, попавших в ловушку пучка света, и трескучий удар грома: это резко срывались с места и ныряли сквозь листья в темноту зайцы. Справа взгляд скользил по длинному лесному скату, спускавшемуся к прибрежным оврагам Мёза; дикая луна плыла высоко над черными лесами; клубы дыма углевозных топок, отяжеленные и придавленные холодом ночи, усеивали плоскую арену лесов широкими золистыми хлопьями, которые, медленно кружась, то опускались на ночь, то приподнимались по краям арены мягкими, волнообразно извивающимися движениями медуз. Гранж смотрел, весь охваченный вниманием и чувством странной отрешенности. Было какое-то необыкновенно сильное очарование в том, что он так долго стоял здесь — уже после того, как полночь давно звенела церковными колоколами, — на этой болотистой неприкаянной земле, густо приправленной лужами тумана и орошенной потом смутных снов, в час, когда испарения выплывают из лесов, будто призраки. Когда он делал Эрвуэ знак рукой и они оба задерживали на секунду дыхание, то слышали шум окружавшего их моря лесов, долетавший до них на волнах своеобразной музыки, тихой и всколыхнувшейся; на фоне этого продолжительного влажного шелеста прибоя, доносившегося со стороны хвойных боров Фретюра, треск ветвей вдоль дорожек, протоптанных ночными зверями, журчание источника или подчас возбуждаемый полной луной громкий лай раздавались время от времени над дымящимся чаном лесов. Тончайший голубой пар насколько хватало глаз стелился над смутным заповедником — пар, который был не дымовой завесой сна, скорее бодряще-призрачным испарением, раскрепощавшим мозг и заставлявшим плясать перед ним все пути бессонницы. Гулкая и сухая ночь спала с широко раскрытыми глазами; тайно встревоженная земля вновь была полна предзнаменований, как в те времена, когда на ветвях дубов развешивали щиты."" flibusta.net/b/253700/read

[aretania]

Именно этот отрывок из "в лесах" пугал меня ужасно
И это все, что я по сей день знаю о болотах

[tes3m]

А мне он ужасно нравился. Но о болотах я много читала в детстве — в научно-популярных книгах о природе и в книгах для грибников, я их читала, т.к. в раннем детстве много ходила с родителями по лесам и очень любила собирать грибы и просто играть где-нибудь возле пня или под ветками сосен.

[aretania]

я - фанат сосновых лесов
потому что там залы!

[tes3m]

И я именно их полюбила в детстве, а потом все остальные казались мне не совсем настоящими.

[ruinme]

с запозданием про лес.
у меня есть три леса.
первый, захвативший меня в детстве в "ронья - дочь разбойника" линдгрен. меня прямо уносило.
и лес, встречающийся у туве янссон именно в прозе.
а третий - это в играх tale of tales.

[aretania]

Два текстовых и один нарисованный?

[институтка]

Лес - чудесное место, но он не прощает.
(Лес у Стругацких в Улитке, плюсую Паустовского)

Для меня настоящий лес - хвойный, преимущественно еловый.

[aretania]

Не прощает чего? Костров?

[ruinme]

два текстовых и два нарисованных на самом деле .
с роньей вообще смешно. мне ее мама читала и книжку дали друзья на работе.
книжку вернули и это издание, конечно, кануло в лету.
я и потом много лет искала его. и все было не то. не те иллюстрации. я была уверена, что они определенного зеленого цвета.
так вот представь мой удивление, когда я ее у кого-то нашла дома открыла и увидела, что картинки ч/б.











а потом вышло переиздание.
и художник сделал ремейки старых иллюстрацияй, но в цвете. и что характернно в правльном цвете - как я представляла ))








а... ну и совсем забыла. конечно же еще есть лес из твин пикса.

[aretania]

Если говорить о рисунках, то мой лес - из книги "шурале"
Но сейчас мне нужны слова, а не картинки
Картинок богато

[институтка]

Не прощает чего?

Вообще не прощает. Я выросла в убеждении, что по лесу нельзя бегать просто так, что в лесу нужно быть очень осторожным, что он может тебя убить.

[aretania]

с большей вероятностью все-таки может убить проезжая часть))

[институтка]

Да, но опасность из леса щекочет больше))

[aretania]

попадая в лес, ты просто автоматически становишься очень внимательным, чутким, животным
невозможно войти в лес и просто идти по нему с той же скоростью. ты передвигаешься рывками, периодически впадает в какие-то состояния
я имею в виду городского человека, который в лесу бывает несколько раз в год

[институтка]

Да, больше видишь и больше слышишь. Тут еще срабатывает, наверное, пересеченная местность.

Ну и просто так "попасть в лес" нельзя, туда всегда идут целенаправленно, там не гуляют. Там ходят осторожно, не задевая веток. Туда не ходят в открытой одежде.

Что значит жить в регионе, эндемичном по энцефалиту и ГЛПС))

[Fedel]

вылитое предгорье Горного Алтая

[tes3m]

С романом Томаса Гарди "В краю лесов" та же история: запомнилось, что там много про лес, но оказалось, не так уж много. Все же вот и оттуда отрывок. "В окрестностях Хинтока было много защищенных от ветра низинок, в которых листва деревьев держалась намного дольше, чем на открытых вершинах холмов. Поэтому, хотя по сезону ветви и обнажались, местами глазам представала пестрая смесь времен года: кое-где в лощинах пылающий остролист возвышался рядом с едва тронутым желтизной дубом или орешником и зарослями куманики, листва которой маслянисто зеленела, как в августе. Для Грейс это была хорошо знакомая особенность родных мест, вновь увиденная старая картина.

В эту пору особенно остро воспринимается перемена, которую лес каждый раз претерпевает, вступая в зимние месяцы. В прекрасном проступает нечто странное, острые углы занимают место волнистых линий и сквозящих светом поверхностей, и на полотне природы этот внезапный скачок от изысканного к примитивному можно сравнить разве с шагом назад от передовой живописной школы к рисункам туземцев каких-нибудь тихоокеанских островков.

Уинтерборн ступал, не сводя глаз с двух фигур, двигавшихся впереди него по многоцветному лесу. ...
Они бесшумно ступали по коврам звездчатого мха, шли по шуршащим насыпям листьев, огибали стволы с торчащими корнями, покрытыми мхом и оттого похожими на руки в зеленых перчатках; пробирались сквозь старые вязы и ясени. В развилках деревьев скапливались целые озерца воды, в дождливую погоду они переполнялись и зелеными каскадами выплескивались на ствол. С совсем старых деревьев свисали гроздья древесной губки, похожие на человеческие легкие. Здесь, как, впрочем, и всюду, Несбывшиеся Мечты определяли самый строй жизни и обнаруживали себя не менее ясно, чем в приниженной толпе обитателей городских трущоб. Листва потеряла форму, плавные линии изломаны, в кронах зияют провалы; лишайник высасывает из стволов соки, плющ удушает молодые побеги.

Они вошли в буковую рощу, где под кронами ничего не росло; на молодых ветках еще удержались кое-где листья с лихорадочным румянцем, которые металлически позванивали под ветерком, совсем как железная листва сказочного Ярнвидского леса. Джайлсу удавалось не терять из виду Мелбери и Грейс, пока за деревьями виднелось светлое пятно ее платья; но вот они скрылись из глаз, и Джайлсу пришлось довериться только слуху; это было не трудно, так как на всем протяжении их пути с деревьев то и дело взлетали дикие голуби, ударяясь о ветки с такой силой, что непонятно, как они не ломали себе крыльев. Ориентируясь по птичьему шуму, Джайлс вскоре вышел к ступенькам, ведущим через живую изгородь.
...

Вид леса теперь изменился. Молодые деревья у корня были догола объедены кроликами, там и тут сквозь подлесок белели кучи свежих щепок и еще не потемневшие срезы на пнях. В этом году была большая рубка леса, о которой лишний раз напомнили донесшиеся до него звуки".

[aretania]

Fedel, была там дважды. и там иначе. наверное, это видно только когда находишься внутри

[Lidi]

Ооооо, спасибо за фото!!!

[faitout]

"лесной царь" мишеля турнье - начиная с середины.
макабрическая такая ода лесу (и не одному)

С той минуты, как за Тиффожем затворились тяжелые ворота заповедника и ему
впервые довелось войти под зеленые своды Роминтенского леса, он понял, что
проник в некий магический круг, введенный туда самым младшим из чародеев,
которому, однако, подчинялись все духи здешних мест. Первой, кого он
встретил здесь, оказалась большая золотистая рысь, сидящая на пне; она
проводила его загадочным взглядом, улыбаясь в свои тоненькие усы азиатского
владыки и подергивая светлыми кисточками, торчком стоящими на ушах. Потом за
ним увязались парочка бобров, белый сокол-балабан и крупный серый узкоглазый
пес с вислым задом, оказавшийся, по словам егеря, одним из тех русских
волков, что целыми стаями перебегают сюда через польские равнины. Но главное
волшебство таилось во флоре, то вредоносной, то полезной, чья связь с
фантастическими лесными обитателями просто бросалась в глаза. Старший егерь
показал ему огромные грибы с красными шляпками в белых крапинках, под
которыми спят эльфы и тролли; черный гриб-морозник, что сводит людей с ума,
но зато 24 декабря покрывается рождественскими розами; сморчки -- вестники
смерти: их гниловатые, хотя и съедобные раструбы указывают на близость
падали; белладонну, которая сушит пот и расширяет зрачки; губчатые
подосиновики -- "чертову пищу" -- на багрово-синих ножках; но самыми
интересными были загадочные крошечные пещерки с белеющими внутри обнаженными
волосатыми корнями, зиявшие на склонах пригорков, -- эдакий вход в жилище
дряхлых бородатых гномов, которые, даром что малютки, говорят громовым басом
и останавливают коней на всем скаку, вцепляясь им в гривы.
Тиффож ждал, что старший егерь посвятит его во все эти сказочные дела:
например, спустится вместе с ним в подземные гроты, где тролли добывают
алмазы среди каменных россыпей, или же поведет в укрытый зарослями ежевики и
камнеломки замок, где спит в хрустальном саркофаге обнаженная юная
красавица, а то еще, может быть, научит собирать волшебные травы и готовить
из них эликсир молодости или любовный напиток. На самом же деле простой,
доверчивой душе Тиффожа было уготовано иное, -- не разочарование, но
изумление, в которое поверг его властелин и хозяин здешних лесов и зверей.
Ибо он повстречал здесь не гномов, не спящих принцесс и не столетнего
короля, живущего в дупле дуба; ему пришлось вскоре предстать перед
Роминтенским Людоедом.