[aretania]

про человека, который так много редактировал, что сошел с ума



Джозеф Пулитцер родился в небольшом венгерском городке Мако 10 апреля 1847 года в семье богатого еврея-хлеботорговца и немки, которая к тому же была ревностной католичкой. Вскоре, правда, семейство переехало в Будапешт, где мальчугана отдали в частную школу.



В 17 лет юношу охватило страстное желание поступить на военную службу. Пулитцер пытался завербоваться сразу в три армии: австрийскую, французскую и британскую. Однако не подошел ни одной из них. У молодого человека было плохое зрение и вообще слабое здоровье.



Три отказа могли бы отбить всяческое желание служить в армии у кого угодно, но только не у Джозефа Пулитцера. В Гамбурге будущий издатель, а в то время просто зеленый юнец, нанялся в армию американскую.





Тернистый путь к американским звездам

НЕКОТОРЫЕ ЛАУРЕАТЫ ПУЛИТЦЕРОВСКОЙ ПРЕМИИ В 2005:



Заслуги перед обществом - газета The Los Angeles Times;





Литература - Мэрилинн Робинсон за роман "Джилид";





Драма - причта "Сомнение" Джона Шэнли;





История - Дэвид Хаккетт Фишер за "Переправу Вашингтона".





Биография - Марк Стивенс и Анналин Суон за работу "Де Куннинг: американский художник";





Поэзия - Тед Кусер за сборник "Очарование & Тени";





Нехудожественная литература - Стив Колл за "Призрачные войны";





Музыка - Стивен Стаки за Второй концерт для оркестра.





Всего нескольких месяцев на корабле хватило юноше для того, чтобы расстаться со всеми своими иллюзиями. Согласно существующей легенде, желание демобилизоваться у рядового американского армии Джозефа Пулитцера было настолько велико, что лишь завидев американский берег (а это было у Бостона), молодой человек, не думая, перемахнул за борт и поплыл в сторону берега. Говорят, что с собой он прихватил и щедрое вознаграждение, которое получил у вербовщика в Гамбурге.



Однако повоевать за дядюшку Сэма Джозефу все-таки пришлось. Пулитцер служил в Первом нью-йоркском кавалерийском полку, впрочем, совсем недолго. В 1865 году Гражданская война закончилась, и его просто уволили. 18-летний Пулитцер не знал, чем заняться.



В Сент-Луисе, где он осел после войны, иммигранту из Европы пришлось несладко. Молодой человек свободно говорил по-немецки и французски, но плохо знал английский, а без этого найти хорошую работу было непросто. Кем только не приходилось работать будущей "иконе американской журналистики": и пастухом, и официантом, и даже мусорщиком. Однако Джозеф не отчаивался. Все свободное время он проводил в городской библиотеке, изучая язык и закон.



Удача улыбнулась ему в шахматной комнате библиотеки, куда молодой человек время от времени заходил после читального зала. Судьбу Пулитцера решил всего один совет, который он дал, наблюдая за игрой двух завсегдатаев. Игроки, которые оказались редакторами крупнейшей местной газеты Westliche Post, выходившей на немецком языке, оценили смекалку юнца и предложили ему работу. Молодой, подающий надежды журналист быстро продвигался по карьерной лестнице и к 25 годам стал соучредителем Westliche Post.



В 1878 году Пулитцер посчитал, что достаточно богат для того, чтобы завести семью. Он женился на девушке из Вашингтона. Венчание с Кейт Девис было организовано по канонам протестантской епископальной церкви. Женитьба сильно изменила иммигранта из Венгрии, совсем недавно еще бродившего по грязным улицам Сент-Луиса в поисках какой угодно работы. Теперь он был американским гражданином с деньгами и свободно говорил по-английски. В элегантной одежде, с рыжей бородой и в пенсне он легко смешался с элитой Сент-Луиса. Теперь он любил потанцевать, повращаться в хорошей компании и покататься в парке верхом.



Однако эти аристократические удовольствия быстро закончились после того, как в том же 1878 году Пулитцер купил газету St. Louis Post-Dispatch. Биограф журналиста Джеймс Уайман Барретт пишет, что теперь он "садился за рабочий стол рано утром и работал до полуночи, а иногда даже дольше, вникая в каждую мелочь".





"Революция одного человека"

НОМИНАЦИИ ПУЛИТЦЕРОВСКОЙ ПРЕМИИ:



За служение обществу;





За освещение местных новостей;





За выдающееся расследование;





За мастерство;





За выдающуюся подачу сенсационного материала;





За раскрытие национальной темы;





За международный репортаж;





За очерк;





За комментарий;





За художественную критику;





За редакционный комментарий;





За карикатуры;





За новостную фотографию;





За художественную фотографию;





За художественную книгу, написанную американским писателем, желательно об Америке;





За книгу по истории Соединенных Штатов;





Биографию или автобиографию американского автора;





За стихотворение;





За нехудожественную литературу;





За выдающееся музыкальное произведение;





За лучшую драму.





Чтобы заставить читателя покупать газету, Пулитцер наводнил издание сенсационным расследованиями и хлесткими комментариями. Он писал о коррупции в органах власти, махинациях с налогами и отпетых мошенниках. Жареные факты пришлись читателям по вкусу, тиражи росли, и газета процветала.



Однако работа по двадцать часов в сутки не прошла бесследно. В 35 лет у Пулитцера начинает пропадать зрение. Это напугало восходящую звезду американской журналистики, и в 1883 году он вместе с женой засобирался на лечение в Европу.



Пулитцер доехал до Нью-Йорка, но на пароход не сел. Вместо этого он купил новую газету - The New York World, которая была на грани банкротства. Забыв про здоровье, удачливый издатель вновь принялся за работу. Это была "революция одного человека", позже напишет Баррет.



Пулитцер изменил редакционную политику, содержание, формат The World и повел издание в крестовый поход против коррупции. К старой формуле успеха добавилось еще несколько пунктов. На страницах ньюйоркского таблоида впервые стали широко использоваться иллюстрации и печататься статьи с продолжениями. И, наконец, последняя составляющая успеха - оперативность. Именно The World первой дала на своих страницах описание той статуи, которую никак не могли доставить из Франции в Америку и которая теперь известна всему миру как статуя Свободы.



Лечение, которое Пулитцер прописал The World, не просто привело "больную" в чувство, но и подняло ее на ноги. Через десять лет газета стала крупнейшей в стране и расходилась тиражом в 600000 экземпляров.



Изменения, происходившие в The World, понравились далеко не всем. В борьбе за тиражи конкуренты были готовы на все, лишь бы "заткнуть рот" удачливому венгру. Подчас это были не самые чистые методы. Скажем, The Sun припомнила Пулитцеру его родословную, назвав "евреем, не помнящим родства". После этого газету Пулитцера перестали покупать проживающие в Нью-Йорке евреи.



Все эти тиражные битвы не прошли бесследно - здоровье Пулитцера продолжало ухудшаться, у него начались нервные срывы. В 1890 году, в возрасте 43 лет, нью-йоркский издатель и вовсе был вынужден отказаться от редактирования The World. С тех пор он больше никогда не появлялся в редакции. Пулитцер лечился в лучших клиниках мира, но ничто не помогало. Последние двадцать лет он провел в звуконепроницаемых бункерах в своем нью-йоркском особняке и на яхте "Либерти".



Впрочем, даже оттуда Пулитцер не забывал управлять своими изданиями. В 1896 году он оказался втянут в битву за тиражи с Уильямом Рендолфом Херстом, чей Journal не брезговал даже фабрикацией новостей. Пулитцеровский The World, впрочем, вел себя не лучше. Когда кубинцы подняли восстание против владевших островом испанцев, Пулитцер и Херст пытались одолеть друг друга, соревнуясь в том, кто припишет Испании преступления посерьезнее. Оба потребовали от Соединенных Штатов объявить Испании войну после того, как американский военный корабль Maine при загадочных обстоятельствах сначала взорвался, а потом затонул в порту Гаваны 16 февраля 1898. Конгрессмены, прочитав газетные новости, действительно объявили войну.



Лишь четыре месяца спустя Пулитцер решил отказаться от концепции, которая сегодня обозначается словосочетанием "желтая пресса". The World стала сдержаннее в подаче материала и встала на сторону Демократической партии.



Умер Джозеф Пулитцер 29 октября 1911 года на борту своей яхты. Незадолго до этого он надиктовал то, что можно считать его профессиональным завещанием: "Только искреннее чувство ответственности спасет журналистику от раболепства перед классом имущих, которые преследуют эгоистические цели и противодействуют общественному благу".