Волколак (человековолк) - персонаж низшей демонологии, распространенный в мифологиях мира. Существует два типа волколаков. Первый - вождь-воин (Волх Всеславьевич, Всеслав-Чародей). читать дальшеВторой - жертва проклятия. Его жизнь - борьба между двумя сущностями, из которой он никогда не выходит победителем. Он - чужак в мире людей. По Б.Ф.Поршневу, образ "чужого" возникает в истории человечества раньше образов "я" и "мы". Чужие - представители Хаоса, где людские законы не имеют силы. Потому первоначально они - "нелюди". Пережитки этого отношения - образы "чуди"; людоедов-"джидовцев"; самоедов - каннибалов. Постепенно понятие "чужих" дифференцируется: это и "дивьи" люди, и язычники для христиан, и "варвары" для эллинов. Критерии "чуждости" обретают очертания. Такое ощущение уже менее мистично, а потому преодолимо. Возможно даже единение с чужим посредством дара. Но есть особый "чужой" - тот, кто живет в рамках твоей повседневности, но не вписывается в нее целиком. Это маргинал. Его метафорическое alter ego - волколак.
Волколак - "свой чужой", мешающий социуму стать "Эдемом". Известно, что при отсутствии "внешнего врага" виновника неудач ищут во "внутреннем". Вспомним афинского фармака. Фармак не принадлежал общине, т.к. не был гражданином. При этом его связь с группой считалась сакральной: иначе жертва не могла бы служить ее нуждам. Потому для этой цели были пригодны животное, раб, калека. "Свои чужие".
Первично осознание чужого как зверя. Недаром античные авторы пишут о людоедстве варваров. Но у "дивьих людей" перед "своим чужим" есть преимущества. Они живут в своих вотчинах. Их много. И, наконец, они стабильно "нелюди". Волколак же вынужден постоянно мимикрировать. Отсюда - отсутствие личности. Не случайно у него, как и у зверя, нет души. В сообществе он ино-роден. Белорусская сказка прямо отождествляет инородца с волком: "Бегал, бегал волк без приюта, надоело ему бегать, будто жиду без паспорта:". "Волком" называют наросты на дереве, "волчецом" - сорняки, "волчанкой" - болезнь, симптом которой - пятна на коже. Волчье - то враждебное, что внедряется в толщу нормального и паразитирует на нем. "Звериность" чужого оттеняет "нашу" человечность. Презрительное отношение к его генеалогии задает "комлекс полноценности" по поводу собственной. Откуда же страх перед ним?
Чужак - не просто волк. Он - демон, потустороннее существо. "Внутреннее, культурно освоенное пространство мыслится как земное ("свое" - земное, человеческое), а пространство чужого коллектива, "чужие земли" - как потусторонние. Отождествление враждебных, злых потусторонних сил и чужого этноса лингвистически выражается в семантике таких слов, как "inimicus" ( латинское "черт") или русского "враг" с тем же значением". Сама внешность чужого (например, черные волосы и глаза у татар и цыган) доказывает родство с дьяволом. Отсюда же распространенное у славян представление о том, что евреи обладают хвостиками.
Связь "черт - волк" обильно представлена христианской символикой. Одна из ипостасей дьявола - волк. В пантеоне славян он соотнесен с миром мертвых. По В.В.Иванову, связь волка с "нижним" миром прослеживается и в мифах алгонкинов, и в Эдде, и у восточных палеоазиатов. Волколак - это "черт-животное". Как и бес, и волк, он ночное существо. Оборачиваясь, он трансформирует не только себя, но и мир, делая его навьим. Кромешное преобразование мира - основная опасность, исходящая от чужого. Не потому ли в мифе "чужие" ведут себя так же ужасно, как обитатели потустороннего мира? Но волколак опасней псоглавых и идолищ поганых. Самое страшное в нем - сходство с человеком, знаменующее шаткость человека, который может обратиться в "нелюдь"; шаткость "этого света", могущего превратиться в "тот".
Тот, кто ведет себя вопреки устоям социума, отмечен знаком "того света". Показательна семантика слова "отпетый" по отношению к вору, разбойнику, убийце. Этимологически "отпетый" - покойник. Народное сознание приравнивает асоциальное к потустороннему; разбойника - к "живому мертвецу". На волколаке же - печать двойной девиантности. Он и преступник, и животное. Не случайно во многих языках индоевропейской группы "волк" означает "преступник" (др.-исл., хетт. и др.). Но между волком и "чужим" есть различие: волк не претендует на законность в мире людей. "Чужой" же, притворяясь человеком, совершает "волчьи" преступления. "На волка помолвка, а цыган (татарин) кобылу украл". Страшнее "нелюди" может быть только "чужак" - тот, кто обладая человечьей внешностью, не человек. Его мир "наоборотен": он житель ночи, его сопровождает "цыганское солнышко" - месяц. Его работа - не в накоплении и хранении, а в отъятии и трате.
Может ли волколак стать "своим"? Теоретически - да. Существуют средства его приобщения к миру: белая рубаха, колокола, хлеб, кровь. Но только теоретически. Ибо "жидъ крещоный, недругъ примиреный, да волкъ кормленый". Значит, вражда неминуема?
Напомним: отношение к волколаку неоднозначно. Оборотнической силой обладали вожди (колдуны, воины). Что вызывает почтение к ним? Свобода от норм. Она же делает необходимым и "своего чужого". У белорусов и украинцев во время засухи в колодец бросали горшок соседа-еврея: "чужое" могло вызвать дождь. В России лучшим укротителем пожаров считался цыган. Как правило, он был кузнецом, немец - лекарем, еврей - корчмарем. Чужой был необходим, т.к. обладал знаниями. При этом их природа вызывала подозрение. Владеющий тайной ремесла якшается с чертом ("Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца"). Знание - форма антиповедения. Необходимость знания побуждала к наличию чужака в общине. Беззаконность знания - к тому, чтобы его место было маргинальным: не случайно кузница находилась в отдалении от домов и церкви.
Однако, знания, умения, социальная необходимость - не все, что требовалось от "чужого". "Свой чужой" был необходим как свидетельство Чудесного в повседневности. Сакрально обусловленное чудо не "Чудесно". Магический принцип воздействия на божество порождает детерминизм. Еще А.Бергсон писал о качестве намеренности, которым обладал мир в глазах человека архаики. Чудесным может быть только "чужое". Потому "чужой" - зверь, мертвец, черт - необходим в близости к "своему". Чудесное должно быть рядом - и оставаться чуждым: иначе оно уже не будет Чудесным. Ж.Ле Гофф выделяет две функции чудесного. Во-первых, "Чудесное - это противовес обыденности и размеренности повседневной жизни". В пример автор приводит творение "мира наизнанку". Волколак - иллюстрация "обо-ротности" (его кожа с изнанки является шкурой). Во-вторых, Чудесное указывает на разнообразие мира. Живым указанием на амодальность мира служит и Волколак.
Трансформация волколака - от великих к "своему чужому" - не исчерпывает возможностей этого образа. Их залог и в маргинальности волколака, и в полистилизме мира. В мире субкультурного и этнокультурного разнообразия чужое становится Иным и необходимым в своей Инаковости. Однако, здесь перед нами встает проблема совместимости Иного и Своего.
По мысли Ю.Лотмана, культура целенаправленно умножает механизмы, затрудняющие процесс передачи информации. Приятие неприемлемого - условие самовозрастания культуры. Для того, чтобы развиваться, культура должена будоражить себя Чудесным, изначально имеющим вид чудовищного. Но "на вершине культурной системы, видимо, необходимы тексты, которые в пределах данной культуры воспринимаются как абсолютные". Механизм самосохранения культуры требует вписываемости "нового" в то, что было "от века". И тогда на помощь приходят образы, совмещающие несовместимое. Условие их функциональности - древнее происхождение и налет сакральности. И не важно, что персонаж может быть отрицательным, как наш герой волколак. Сама древность сакрализирует сущность. Далее, этот персонаж должен быть внутренне противоречив, кентавричен. Это залог совмещения гетерогенных элементов, а значит, создания "поля приятия". Сам модус волколака предполагает обширность такого поля:
живой мертвец - бес - разбойник - зверь - ВОЛКОЛАК (свой чужой) - колдун - вождь - дивьи люди.
И наконец, он должен быть как можно более удивительным. Ибо в его "странность" должна вмещаться Ино-странность. Волколак обладает этим качеством более, чем другие герои мифов. Если образ соответствует этим характеристикам, он отвечает и своему предназначению - приятию "чужого" и трансформации в "свое". Это тем более актуально, чем более разнообразным становится мир и чем более проницаемыми - границы. Запредельность, оборотность, другой мир - и в понимании "потустороннего", и в понимании "дальних стран" - принимаются и впускаются в собственное бытие.
Волколак - "свой чужой", мешающий социуму стать "Эдемом". Известно, что при отсутствии "внешнего врага" виновника неудач ищут во "внутреннем". Вспомним афинского фармака. Фармак не принадлежал общине, т.к. не был гражданином. При этом его связь с группой считалась сакральной: иначе жертва не могла бы служить ее нуждам. Потому для этой цели были пригодны животное, раб, калека. "Свои чужие".
Первично осознание чужого как зверя. Недаром античные авторы пишут о людоедстве варваров. Но у "дивьих людей" перед "своим чужим" есть преимущества. Они живут в своих вотчинах. Их много. И, наконец, они стабильно "нелюди". Волколак же вынужден постоянно мимикрировать. Отсюда - отсутствие личности. Не случайно у него, как и у зверя, нет души. В сообществе он ино-роден. Белорусская сказка прямо отождествляет инородца с волком: "Бегал, бегал волк без приюта, надоело ему бегать, будто жиду без паспорта:". "Волком" называют наросты на дереве, "волчецом" - сорняки, "волчанкой" - болезнь, симптом которой - пятна на коже. Волчье - то враждебное, что внедряется в толщу нормального и паразитирует на нем. "Звериность" чужого оттеняет "нашу" человечность. Презрительное отношение к его генеалогии задает "комлекс полноценности" по поводу собственной. Откуда же страх перед ним?
Чужак - не просто волк. Он - демон, потустороннее существо. "Внутреннее, культурно освоенное пространство мыслится как земное ("свое" - земное, человеческое), а пространство чужого коллектива, "чужие земли" - как потусторонние. Отождествление враждебных, злых потусторонних сил и чужого этноса лингвистически выражается в семантике таких слов, как "inimicus" ( латинское "черт") или русского "враг" с тем же значением". Сама внешность чужого (например, черные волосы и глаза у татар и цыган) доказывает родство с дьяволом. Отсюда же распространенное у славян представление о том, что евреи обладают хвостиками.
Связь "черт - волк" обильно представлена христианской символикой. Одна из ипостасей дьявола - волк. В пантеоне славян он соотнесен с миром мертвых. По В.В.Иванову, связь волка с "нижним" миром прослеживается и в мифах алгонкинов, и в Эдде, и у восточных палеоазиатов. Волколак - это "черт-животное". Как и бес, и волк, он ночное существо. Оборачиваясь, он трансформирует не только себя, но и мир, делая его навьим. Кромешное преобразование мира - основная опасность, исходящая от чужого. Не потому ли в мифе "чужие" ведут себя так же ужасно, как обитатели потустороннего мира? Но волколак опасней псоглавых и идолищ поганых. Самое страшное в нем - сходство с человеком, знаменующее шаткость человека, который может обратиться в "нелюдь"; шаткость "этого света", могущего превратиться в "тот".
Тот, кто ведет себя вопреки устоям социума, отмечен знаком "того света". Показательна семантика слова "отпетый" по отношению к вору, разбойнику, убийце. Этимологически "отпетый" - покойник. Народное сознание приравнивает асоциальное к потустороннему; разбойника - к "живому мертвецу". На волколаке же - печать двойной девиантности. Он и преступник, и животное. Не случайно во многих языках индоевропейской группы "волк" означает "преступник" (др.-исл., хетт. и др.). Но между волком и "чужим" есть различие: волк не претендует на законность в мире людей. "Чужой" же, притворяясь человеком, совершает "волчьи" преступления. "На волка помолвка, а цыган (татарин) кобылу украл". Страшнее "нелюди" может быть только "чужак" - тот, кто обладая человечьей внешностью, не человек. Его мир "наоборотен": он житель ночи, его сопровождает "цыганское солнышко" - месяц. Его работа - не в накоплении и хранении, а в отъятии и трате.
Может ли волколак стать "своим"? Теоретически - да. Существуют средства его приобщения к миру: белая рубаха, колокола, хлеб, кровь. Но только теоретически. Ибо "жидъ крещоный, недругъ примиреный, да волкъ кормленый". Значит, вражда неминуема?
Напомним: отношение к волколаку неоднозначно. Оборотнической силой обладали вожди (колдуны, воины). Что вызывает почтение к ним? Свобода от норм. Она же делает необходимым и "своего чужого". У белорусов и украинцев во время засухи в колодец бросали горшок соседа-еврея: "чужое" могло вызвать дождь. В России лучшим укротителем пожаров считался цыган. Как правило, он был кузнецом, немец - лекарем, еврей - корчмарем. Чужой был необходим, т.к. обладал знаниями. При этом их природа вызывала подозрение. Владеющий тайной ремесла якшается с чертом ("Умудряет Бог слепца, а черт кузнеца"). Знание - форма антиповедения. Необходимость знания побуждала к наличию чужака в общине. Беззаконность знания - к тому, чтобы его место было маргинальным: не случайно кузница находилась в отдалении от домов и церкви.
Однако, знания, умения, социальная необходимость - не все, что требовалось от "чужого". "Свой чужой" был необходим как свидетельство Чудесного в повседневности. Сакрально обусловленное чудо не "Чудесно". Магический принцип воздействия на божество порождает детерминизм. Еще А.Бергсон писал о качестве намеренности, которым обладал мир в глазах человека архаики. Чудесным может быть только "чужое". Потому "чужой" - зверь, мертвец, черт - необходим в близости к "своему". Чудесное должно быть рядом - и оставаться чуждым: иначе оно уже не будет Чудесным. Ж.Ле Гофф выделяет две функции чудесного. Во-первых, "Чудесное - это противовес обыденности и размеренности повседневной жизни". В пример автор приводит творение "мира наизнанку". Волколак - иллюстрация "обо-ротности" (его кожа с изнанки является шкурой). Во-вторых, Чудесное указывает на разнообразие мира. Живым указанием на амодальность мира служит и Волколак.
Трансформация волколака - от великих к "своему чужому" - не исчерпывает возможностей этого образа. Их залог и в маргинальности волколака, и в полистилизме мира. В мире субкультурного и этнокультурного разнообразия чужое становится Иным и необходимым в своей Инаковости. Однако, здесь перед нами встает проблема совместимости Иного и Своего.
По мысли Ю.Лотмана, культура целенаправленно умножает механизмы, затрудняющие процесс передачи информации. Приятие неприемлемого - условие самовозрастания культуры. Для того, чтобы развиваться, культура должена будоражить себя Чудесным, изначально имеющим вид чудовищного. Но "на вершине культурной системы, видимо, необходимы тексты, которые в пределах данной культуры воспринимаются как абсолютные". Механизм самосохранения культуры требует вписываемости "нового" в то, что было "от века". И тогда на помощь приходят образы, совмещающие несовместимое. Условие их функциональности - древнее происхождение и налет сакральности. И не важно, что персонаж может быть отрицательным, как наш герой волколак. Сама древность сакрализирует сущность. Далее, этот персонаж должен быть внутренне противоречив, кентавричен. Это залог совмещения гетерогенных элементов, а значит, создания "поля приятия". Сам модус волколака предполагает обширность такого поля:
живой мертвец - бес - разбойник - зверь - ВОЛКОЛАК (свой чужой) - колдун - вождь - дивьи люди.
И наконец, он должен быть как можно более удивительным. Ибо в его "странность" должна вмещаться Ино-странность. Волколак обладает этим качеством более, чем другие герои мифов. Если образ соответствует этим характеристикам, он отвечает и своему предназначению - приятию "чужого" и трансформации в "свое". Это тем более актуально, чем более разнообразным становится мир и чем более проницаемыми - границы. Запредельность, оборотность, другой мир - и в понимании "потустороннего", и в понимании "дальних стран" - принимаются и впускаются в собственное бытие.
@темы: оккульт