из четвертого тома истории моды"Я верю в бородатых мужчин и длинноволосых женщин..." - известное высказывание Зигмунда Фрейда, отразившее не только личные предпочтения ученого, но и парикмахерскую моду второй половины XIX века. Однако, помимо модных тенденций, зачастую на выбор прически влияли личные убеждения человека, и волосы становились важным знаком социального положения человека или даже его политических взглядов. "Полит.ру" публикует статью Юлии Демиденко, в которой подробно рассказывается об истории женских и мужских причесок, а также о традиции ношения бороды и усов в XIX веке. Статья опубликована в журнале "Теория моды. Одежда. Тело. Культура" (2007. №4).
Известное высказывание отца психоанализа Зигмунда Фрейда как нельзя лучше отражает парикмахерскую моду второй половины XIX столетия — эпохи длинных волос у женщин и растительности на лице у мужчин. По Америке гастролировали семь сестер Сандерленд — «Самые длинные в мире волосы», а бородой были отмечены все сколько-нибудь выдающиеся личности той эпохи: от Карла Маркса и Чарльза Дарвина до Антона Чехова и Владимира Ленина.
Мода нередко зависит от эпидемий и революций, от войн и успеха мирных переговоров. Рубежом в европейской истории XIX столетия стали буржуазные революции 1848 года, охватившие Францию, Австрию, а также германские и итальянские государства и сформировавшие новую карту Европы. В результате на авансцену общественной жизни выдвинулся новый социальный слой — крупные буржуа, которые хотя и хотели подражать большому свету, но все же сохраняли собственные привычки и обычаи, нередко уходящие корнями в патриархальное крестьянское прошлое. Длинные женские волосы, усы и окладистые бороды у мужчин входили в эту систему буржуазных ценностей, и мода на них сохранялась удивительно долго. Конец ей положила только Первая мировая война, которая и знаменовала собой начало новой эпохи.
Одним из характерных для этого времени нововведений было полное изменение представлений о гигиене вообще и о гигиене волос в частности. Если в XVII–XVIII веках мытье головы заменяли расчесыванием с пудрой и отрубями, то с середины XIX столетия обязательный уход за женскими волосами, например, предполагал не только расчесывание и заплетание на ночь в косу, но и нечастое мытье (в конце столетия, например, рекомендовалось мыть голову один раз в две недели) мыльным раствором, а начиная с эпохи Третьей республики — только что изобретенным шампунем.
Почти сразу же появились и специальные виды мыла и шампуней. Так, например, известно, что в 1885 году московский провизор Александр Остроумов изобрел мыло от перхоти. Это изобретение положило начало благосостоянию самого Остроумова и его масштабному парфюмерно-косметическому производству. В это же время вопросами лечения волос занялись и профессиональные медики, а в начале XX века во многих странах появились специальные лечебницы, где обслуживались те, у кого были проблемы с волосами. Появились «волосолечебницы» и в столице Российской империи — в 1914–1915 годах такие заведения располагались на Невском проспекте и Пушкинской улице. Это не исключало, конечно, и широкой рекламы всевозможных шарлатанских средств от облысения и от седых волос, применение которых нередко имело эффект, прямо противоположный рекламировавшемуся[1].
Вторая половина XIX — начало XX столетия — время серьезных изобретений и технических усовершенствований, которые коснулись и парикмахерского дела. В Германии появились наусники — приспособление для придания формы усам после мытья или для сохранения их формы во время сна. В 1872 году некто Эли Дж. Рэндольф запатентовал механизм, позволявший препятствовать попаданию усов при еде в тарелку. Чуть позже фарфоровые фабрики начали производство специальных чашек, форма которых также препятствовала попаданию усов в напиток. В 1880-е годы в Америке появились первые машинки для стрижки волос, облегчавшие работу мастерам мужских причесок. Во Франции был изобретен новый метод горячей завивки щипцами, позволявший создавать характерную для той эпохи волнистость волос. Был открыт секрет химической завивки, а в 1904–1906 годах Карл Несслер (впоследствии сменивший имя на Нестле) изобрел перманент. Однако шестимесячная завивка только после 1908 года оказалась включена в арсенал профессиональных парикмахеров, поскольку первое время сам процесс был чрезвычайно дорогим и занимал порой до восьми часов. В начале ХХ столетия стали использовать первые устройства для сушки волос — фены, рукава которых поначалу присоединялись к домашним печам и даже к только что появившимся пылесосам.
Изобретателями становились сами парикмахеры, и одним из главных мастеров парикмахерского искусства в 1880-е годы был Марсель Грато, который придумал «ондуляцию», новый вид завивки волнами, впоследствии получивший название по его имени: «марсель». Интересно подробно рассмотреть историю его профессионального роста — ведь это, наверное, один из первых примеров блистательной парикмахерской карьеры, которых было немало в ХХ веке. В небольшой парикмахерской на улице Дюнкерк на Монмартре Грато обслуживал мужчин и небогатых клиенток, которые вовсе не стремились воспользоваться новинкой, пока ее им не предложили бесплатно. И только спустя время новый вид завивки стал популярен. Первая клиентка Грато из общества, мадам Гастон Меньер, за немалые деньги вызывала его к себе на яхту. Выбившись в модные мастера, в 1882 году Грато продал парикмахерскую на Монмартре и купил новый салон на улице Де-Лешель, недалеко от Французского театра, однако имел довольно скромный успех у небольшого круга постоянных клиенток, пока к его услугам не прибегла 24-летняя актриса Джейн Хадинг, находившаяся на пике славы. Причесав ее «в стиле собственной матушки», Грато открыл новую эпоху в парикмахерском искусстве. К концу 1884 года в числе его клиенток были Клео де Мерод, красавица Отеро, Диана де Пужи, Режан и другие этуали французской сцены, так что скромный в прошлом уроженец Шовиньи вынужден был нанять себе многочисленных помощников. Его супруга сумела наладить порядок, при котором были введены особые тарифы за срочность и дополнительные услуги, так что семья Грато вскоре разбогатела настолько, что в 1897 году в возрасте сорока пяти лет Грато уже мог удалиться от дел и прожить остаток своих дней совершенно безбедно.
Для ознакомления с новым способом завивки профессионалы из других стран предпринимали путешествия в Париж, и завивка «марсель» постепенно завоевала Европу: в 1881 году она появилась в Брюсселе, в 1885-м — в Лондоне, в 1886-м — в Петербурге, а в 1894-м — в Вене. В 1897 году описание метода Грато было опубликовано в специализированном журнале La Coiffure Française Illustrée, появился прибор для завивки «марсель», и таким образом «ондуляция» стала доступна всем профессионалам. Сам же метод активно использовался на протяжении почти пятидесяти лет.
Французские парикмахеры, традиционно считавшиеся лучшими в мире, были желанными гостями и в России. «На Лубянке был Сильван, потом сделавшийся парикмахером казенных театров <…> Галис на углу Неглинной и Кузнецкого моста в доме Купеческого общества. Шамбрун в пассаже Солодовникова», — вспоминал Владимир Гиляровский в своей книге «Москва и москвичи» (Гиляровский 1967: 224). Как и в Москве, в Петербурге первые места тоже занимали иностранцы: в 1850 году в столице Российской империи открыл свою парикмахерскую Шарль Прево, в 1889-м — Жан Ревелен. На рубеже веков на Караванной находился магазин дамского парикмахера Гишара, а на Морской — салон поставщика императорского двора Генри Делькроа, где делали не только дамские прически, но и маникюр, массаж лица, продавали «постиши»[2], парфюмерию и шляпы. Однако уже в это время появились и русские парикмахеры, которые с легкостью могли конкурировать с заграничными знаменитостями. Особенно прославился крестьянин Калужской губернии Иван Андреев (настоящая фамилия Козырев), который в 1885 году был удостоен Большой серебряной медали Всероссийской выставки, а тремя годами позже получил высшую парикмахерскую награду от Академии Пальмы в Париже. А на Парижской Всемирной выставке 1900 года он получил сразу несколько высоких наград: «За искусство», Большую золотую медаль, Большую серебряную медаль, Золотой крест и диплом профессора Парижской академии парикмахерского искусства.
Несмотря на бурное развитие парикмахерского дела, вплоть до начала ХХ века дамские мастера специализировались главным образом на свадебных и бальных прическах. Считалось, что в повседневной жизни убрать волосы вполне может хорошо обученная горничная. И только делавшая первые шаги женская эмансипация изменила ситуацию: в 1870-е годы в Соединенных Штатах и во Франции парикмахерские появились в больших универсальных магазинах и женщины стали не только вызывать парикмахера на дом, но и посещать салоны. Несколько позже подобные дамские парикмахерские появились и в России — обслуживание в них стоило в 3–4 раза дешевле, чем на дому. В те же 1870-е американка Марта Харпер открыла свой первый салон в Рочестере, Нью-Йорк, а спустя некоторое время она оказалась владелицей целой сети, насчитывавшей около 500 парикмахерских. Однако и после этого к парикмахерам обращались только в особых случаях. «Опасно доверять свою прическу парикмахеру, какая бы ни была за ним слава “артиста”; он действительно сделает вам артистическую прическу, но в ней всегда будет чувствоваться шаблон, придуманность и искусственность, между тем как, наоборот, для хорошей прически нужна известная небрежность, далекая, конечно, от беспорядка», — уверяла автор одного из популярных пособий по искусству одеваться уже в 1910-е годы (Уменье хорошо одеваться 1914: 79). И все же парикмахерское дело получало дополнительные импульсы к развитию, так что с конца XIX века в крупных городах повсеместно открывались школы, проходили съезды парикмахеров, выходили специализированные журналы, как например «Искусство причесываться» (с 1894 года) или «Русский всеобщий парикмахерский журнал» (с 1913 года).
Для создания модных причесок придумывалась масса специальных инструментов и приспособлений, причем только часть из них предназначалась для профессионалов. В эпоху, когда все большую популярность завоевывали идеи демократизма, а передовые люди из общества пропагандировали жизнь без прислуги, большое значение имело все, что могло заменить труд горничных и камеристок, например «универсальная машинка для получения модной французской прически без чьей-либо помощи».
В этой связи большое значение приобрели и достижения постижерного искусства. Всевозможные накладки, косы, локоны, фальшивые руло[3], бандо[4], завитушки со шпильками, заколками и гребнями были в запасе у всякой женщины. Готовые аксессуары продавались в парикмахерских и в специализированных магазинах и значительно облегчали создание прически. С конца 1850-х и практически до 1910-х годов это была гигантская индустрия. В 1859 году в одном только Лондоне было зарегистрировано 950 мастеров-постижеров, 27 мастеров по изготовлению париков и три торговца волосами, поскольку для подобных изделий использовались исключительно натуральные волосы.
Небольшой перерыв в увлечении накладными волосами наступил в середине 1870-х, однако после 1885 года опять стали носить — совершенно открыто — множество локонов и всяческих накладок, хотя журналы рекомендовали использовать фальшивые волосы очень осторожно и только в случае крайней необходимости. В 1900-е годы мода на шиньоны переживала второе рождение. Это подтверждала королева детектива Агата Кристи, в девичестве Миллер, родившаяся в 1890 году: «Наступила и мне пора “выходить в свет”. У меня уже была настоящая высокая прическа в греческом стиле с большим пучком локонов, собранных на затылке и перевязанных узкой лентой. Мне очень шла эта прическа, особенно с вечерним платьем. Волосы у меня были очень длинные, я с легкостью могла бы сесть на них. Длинные волосы считались предметом женской гордости, на самом же деле эта немыслимая длина означала всего лишь, что они не слушались, постоянно выбивались из прически и прядями свисали вниз. Борясь с этим неудобством, парикмахеры создавали произведения под названием “postiche” — большой шиньон из накладных локонов. Собственные волосы пришпиливались к голове так туго, как только это было возможно, а к ним прикреплялся “postiche”» (Кристи 1997: 183).
В 1910-е годы эту же тенденцию зафиксировали и обозреватели мод: «В настоящее время ни одна женщина даже не пытается скрывать, что она носит фальшивые волосы, до такой степени они вошли в обычай. Совершенно не стесняясь, женщина их показывает и говорит об их цене. Очевидно, мы возвращаемся к той моде, благодаря которой в 1873 году только во Франции было продано 6,000 пудов фальшивых волос. Косы, букли, локоны, шиньоны, всевозможные волосяные изделия для лба, надевающиеся для той или иной шляпы, все можно купить в настоящее время за самую различную цену. Причем тонкие волосы стоят гораздо дороже толстых, а длинные и белокурые ценятся выше, чем короткие и черные» (Уменье хорошо одеваться 1914: 82).
Окончательно избавиться от нагромождения шиньонов и локонов помогли постепенно входившие в моду активные виды спорта — верховая езда, теннис и т.п. «Помню, однажды я носилась по полям с двумя друзьями Робина. Так как мы решили пуститься в эту прогулку в последний момент, у меня не оказалось времени даже надеть амазонку. Я была в легком летнем платье, с неподобранными волосами. Как и все девушки, я продолжала носить шиньон. Когда мы возвращались домой по проселочным улицам, прическа совершенно расстроилась, и при каждом шаге лошади я теряла один за другим свои локоны. Мне пришлось слезть, пойти обратно и подобрать их. Неожиданно это происшествие произвело самое благоприятное впечатление. Позднее Робин сказал мне, что один из самых знаменитых охотников Уоркшира, звезда, одобрительно отозвался обо мне:
— Прекрасная девчушка гостит у вас. Мне понравилось, как она вела себя, когда потеряла все свои фальшивые локоны: как ни в чем не бывало. Вернулась назад и подобрала их совершенно спокойно, при этом умирала от смеха. Вот это спортсменка!
Поистине никогда не угадаешь, что может понравиться людям», — вспоминала Агата Кристи (Кристи 1997: 196–197).
Мировым центром торговли волосами был Париж. Отсюда и волосы, и изделия из них экспортировали во многие страны. Известно, например, что Соединенные Штаты импортировали волос почти на миллион долларов в год, а объем парижского рынка женских волос в 1862 году составлял около сотни тонн. Темные волосы покупались у французских крестьянок, а светлые — у обитательниц Германии. Процветал этот бизнес и в России: «Тогда волосы шли русские, лучше принимавшие краску, и самые дорогие — французские. Денег не жалели. Добывать волосы ездили по деревням “резчики”, которые скупали косы у крестьянок за ленты, платки, бусы, кольца, серьги и прочую копеечную дрянь» (Гиляровский 1967: 223).
Именно во второй половине XIX века парики, накладные усы, бакенбарды и бороды оккупировали театральные подмостки, став одним из самых эффективных средств создания убедительного художественного образа. Ни одна роль не игралась в собственных волосах. Вот, например, какие парики предлагались в России в 1914 году: «Гамлет (из настоящих волос и ангорской шерсти), король Лир (из искусственных волос, из буйволовых волос, а также с бородой и без нее), мольеровский темный, мольеровский серый, фат пожилой, Скалозуб, рококо, Наполеон, боярин, бретонский темный, Гарпагон 2-х видов, Карл Моор, Франц Моор, Фамусов, испанский темный, резоне 4-х видов, купеческий, комик 4-х видов, простак, фат молодой» (Парики, бороды 1914). Этот длинный перечень отражает не только репертуар театров тех лет, но и широкие возможности парикмахерского искусства и уровень его востребованности. Любопытно при этом, что те же фирмы и мастерские, которые занимались театральными париками, шиньонами и накладками, предлагали и парики с современными модными прическами, которые были значительно дороже исторических.
Волосы покупали и с другой целью. Женщины из общества, как правило, проводили весь день дома, много времени посвящая не только уходу за собой, но и всевозможным дамским рукоделиям. Особенно модным с середины XIX столетия стало плетение из волос. Цепочки, браслеты, кошельки и прочие сентиментальные сувениры должны были напоминать о той, из чьих волос они были сплетены или связаны. В 1851 году на Всемирной выставке в Лондоне, в специально построенном Хрустальном дворце, среди экспонатов Английского отдела был один довольно курьезный — чайный сервиз, сделанный целиком из волос. Во Французском отделе всеобщее внимание привлекал выполненный из человеческих волос портрет королевы Виктории. Репортеры уверяли, что он был сделан столь тонко и убедительно, что его невозможно было отличить от рисунка сепией. Автором его был М. Леммоньер (или Леммонье) — французский ювелир, который в 1850-е годы разработал специальную технику плетения из натуральных волос и изготавливал таким образом браслеты, рукояти кинжалов, чехлы для флаконов, гребни и украшения для причесок.
В целом вторая половина XIX века отмечена большим разнообразием причесок, которые теперь стали зависеть не только от моды и индивидуального стиля кумиров времени, но и от возраста, овала лица, формы носа и подбородка, и даже от цвета волос. «Белокурые волосы можно носить очень пышными, чтобы они, в виде ореола, обрамляли лоб; черные же должны лежать более спокойно, в классических линиях, иначе, при обилии волос, может получиться впечатление громадной головы, чего никогда не бывает с белокурыми волосами, которые, благодаря своей пышности и воздушности, как венцом окружают головку легким венком», — такие рекомендации давали дамам уже в 1910-е годы (Уменье хорошо одеваться 1914: 80). Кроме того, фасон прически зависел и от времени суток и «от случая». Общепринятым было причесываться дважды в день. Утром убирали голову довольно просто и так ходили до вечера, когда наставала пора причесываться к обеду, балу или, как в Великобритании и некоторых штатах США, к пятичасовому чаю. Ну и конечно же, прическа подчинялась моде: не только каждый год, но почти каждый месяц приносил какие-либо новинки.
Основу женской прически 1850-х годов составляли косы разнообразного плетения. Волосы разделялись спереди прямым пробором, а сзади косы убирали в узел, «улиткой», «пуфами» и т.п. Чаще всего такую прическу носили дома, а ленты были единственным ее украшением, так же как и украшением утренних шляп. Нередко уложенные косы прятали в сетку, сплетенную из разноцветных шелковых нитей или волос и украшенную бусами. Вечерняя прическа была сложнее и включала различные локоны. При переодевании к обеду прическу нередко украшали цветами, натуральными или искусственными. Дамы в возрасте декорировали голову небольшими наколками из черной тафты, кружевами и блондами, пожилые носили чепцы.
С середины 1850-х годов волосы стали разделять на две части где-то посередине головы и сзади оформлять в виде банта, улитки, сложного узла, а по бокам старались придать им пышность, начесывая, завивая или укладывая валиками. «Историзм» в архитектуре и прикладном искусстве неожиданно проявился и в искусстве убирать волосы. В конце 1850-х в прическах нередко воскрешались образы XVII века — с локонами вокруг лица и шиньонами сзади, а в 1860-е появились отдаленные напоминания греческих причесок, позднее — заимствования из Cредних веков. Головы украшали то диадемами, то небольшими коронами «в греческом стиле», то гирляндами цветов.
В начале 1850-х экстравагантные француженки пытались вновь ввести в моду пудру для волос, в особенности золотую (для брюнеток) и серебряную (для блондинок). В первое время эта мода светских львиц и кокоток не получила большого распространения в Европе, хотя подобные примеры встречались в США после Гражданской войны. Однако уже в 1860-е пудра для волос использовалась очень активно, тогда же появился и обычай душить волосы, правда, к нему чаще прибегали кокотки, а не дамы из общества.
После революции 1848–1849 годов Париж вновь вернул себе значение мирового центра стиля и роскоши. Расцвет парикмахерского искусства в период Второй империи оказался связан с новым витком моды, с появлением знаменитых парижских портных. Персоной номер один в мире моды стала императрица Евгения, а ее Пигмалионом — английский портной Чарльз Фредерик Ворт, которому приписывают изобретение кринолина и турнюра[5]. Действительно, пышные, растянутые на каркасе юбки с легкой руки французской императрицы Евгении и ее верного портного Ворта превратились в настоящее бедствие, вынудившее изменить не только форму мебели для сиденья, но и некоторые правила этикета. Нахальный кринолин требовал, чтобы ему везде уступали дорогу.
А вот прическа, в противоположность юбке, имела более скромный вид, хотя и стала более широкой и объемной, по сравнению с 1850-ми годами. Обязательный прямой пробор в середине 1860-х постепенно выходил из моды, волосы зачесывали назад и завивали, взбивали вокруг лица или делали косой пробор. Молодые женщины стали открывать уши (у пожилых дам уши были прикрыты прядями волос), а завитки волос носили на висках. Сзади волосы собирали в различные виды пучков и «гнезд», убирали в сетку, располагая их все ниже на затылке. В середине 1860-х прически стали асимметричными, переплетения волос — более сложными, а вечерние прически обязательно открывали шею.
Императрица Евгения вела моду на украшение причесок сделанными из драгоценных камней и эмали бабочками и пчелками, чучелами настоящих колибри с глазками из бриллиантов. Усыпанные драгоценными камнями гребни так и назывались ― «а-ля императрица». Гребнем скрепляли узел на затылке, им же присоединяли шиньон. К концу десятилетия целые каскады локонов спадали сзади на шею и плечи.
Это был редкий и короткий период в истории, когда в моде были темные волосы и брюнетки того особого пикантного типа, который запечатлен на полотнах импрессионистов или, к примеру, в «Незнакомке» Ивана Крамского. А поскольку седина в темных волосах особенно заметна, именно в это время стала активно применяться краска для волос. Причем к окраске волос прибегали и мужчины, желавшие выглядеть моложе, а особенно часто красили усы и бороды. Использование краски осуждалось строгими моралистами как крайне глупая и вредная практика, наносящая ущерб здоровью и кошельку. Однако мода всегда сильнее доводов разума.
Смешной турнюр, получивший распространение в дамской моде в 1870-е годы, в прическе уравновешивался массой волос, собранных на верхушке головы или на затылке — целым каскадом разнообразных локонов. Те, кто носил свои волосы, укладывали косы вокруг головы наподобие диадемы. При создании высоких причесок использовались разнообразные каркасные конструкции из металлической проволоки. И даже шляпная мода существенно изменилась: на смену шляпкам боннет пришли маленькие шляпки, которые водружались на самый верх прически и сдвигались немного вперед.
Пробор окончательно вышел из моды, волосы зачесывали назад, по обе стороны от лица завивали и взбивали, иногда поднимали надо лбом закрученные валики и локоны. Нередко короткими завитками прикрывали лоб, иногда выстригали самую настоящую челку. Придававшие прическе аккуратность сетки почти совсем вышли из употребления, но в качестве украшений продолжали использовать декоративные шпильки и булавки с головками в виде насекомых или же резные шпильки из янтаря и перламутра. Из цветов наиболее охотно использовались ветви и длинные побеги: вьюнки, клематисы, вьющиеся розы и т.п. В 1872 году в моде было украшать прическу лентами, концы которых спадали на плечи. Иногда на спину спускали несколько длинных локонов.
Торговля по-прежнему предлагала всевозможные краски для волос, но популярным стал золотой цвет, а люди из общества перестали скрывать седину. Употребление краски порицалось обозревателями журналов мод, составителями различных пособий по этикету и по искусству одеваться. К тому же давало себя знать несовершенство красок, из-за чего многие рисковали выглядеть смешно, «напоминая зебру», когда окраска была сделана некачественно.
Женщины отращивали волосы все длиннее и длиннее, у некоторых они доходили до колен или даже до земли, и только первые поборницы женской эмансипации (в России — нигилистки и слушательницы открывшихся в 1878 году Бестужевских курсов) рисковали стричь волосы, подвергаясь насмешкам и общественному порицанию.
В эпоху господства стиля модерн, в 1890–1900-е годы, женские волосы сделались не просто предметом гордости их обладательниц, но и объектом творческой рефлексии: длинные волосы и локоны стали непременной частью орнаментов и декоративных работ в стиле модерн. Ими отмечены произведения английских прерафаэлитов, а после них — художников-символистов. Целые волны женских волос изображались на плакатах Альфонса Мухи и Томаса Стейнлена. Многословные описания причесок встречались на страницах романов Марселя Пруста и Джона Голсуорси, а весь мир был покорен «гибсон герл» — образом красавицы с густыми волнами волос, созданным американским журнальным иллюстратором Чарльзом Дана Гибсоном. Любопытно при этом, что едва ли не впервые в истории европейской цивилизации модными оказались ярко-рыжие волосы.
Однако в обычной жизни, за пределами мира художественных грез и фантазий, никто не носил распущенных волос до пола и не путался в густых локонах, за исключением тех персонажей художественной сцены, которые, как например Зинаида Гиппиус в России, отводили себе роль «декадентской мадонны».
Действительность была скромнее. В 1890-е вместе с закрытыми платьями пришла и мода на волосы, собранные на макушке или на затылке в петлю, «пирожок», «гнездышко» и т.д. Многочисленные и многообразные виды завивки прошедших десятилетий канули в Лету. Готовую, довольно объемную, прическу оформляли при помощи щипцов «волнами» (волна — один из излюбленных мотивов модерна). В большинстве случаев для придания объема и «волн» использовались еще и дополнительные проволочные, картонные и роговые каркасы, а также фальшивые волосы. Объемные прически эпохи модерн влияли и на особенности дамских шляп того времени: их делали с чрезвычайно широкой тульей, поскольку такую шляпу надевали не столько на голову, сколько на прическу.
Украшали такую прическу черными широкими лентами или бантами. Аксессуарам для волос вообще уделялось большое внимание. Популярностью пользовались наборы из шпилек и гребней. В моде были настоящие черепаховые гребни, в ряде случаев повторявшие форму высокого испанского гребня, но украшенного орнаментом в «новом стиле» или изображениями цветов. Стоили они недешево, вспомним, например, рассказ О’Генри «Дары волхвов». А поэтесса Ирина Одоевцева писала, как Николай Гумилев рассказывал ей о рождественском подарке Анне Ахматовой, который в числе прочих предметов включал и черепаховый гребень с шишками: «…я знал, что она о нем давно мечтает» (Одоевцева 1998: 544).
Прически для вечера и бала, кроме гребней, украшали эгретами[6], чучелами птиц или цветами: молодые женщины — крупными (розами, хризантемами, гвоздиками), а девушки — зелеными побегами или мелкими цветочками. В 1910-е годы в моду вошли широкие полосы ткани, вышитые бусами, золотом, стеклярусом и т.п., и повязки из металлического газа. Совершенно вышел из употребления чепец — даже очень пожилым дамам рекомендовалось украшать голову эгретами, гребнями «или, наконец, несколькими шпильками с алмазами» (Уменье хорошо одеваться 1914: 84).
Характер прически постепенно менялся. Мода на античность, неоклассицизм в искусстве и вакхические танцы Айседоры Дункан сформировали новый тип убранства головы. Прическа уже не была высокой, волосы часто разделяли пробором посередине, опускали на лоб, закрывали ими уши и закручивали в разнообразные узлы низко на затылке. Ее декорировали разнообразными повязками и даже фальшивыми жемчужными бусами, которые в это время вошли в моду. Именно такие «восточные» прически украшают головы femme fatale — первых звезд немого кино, искусства, которому в ХХ столетии суждено было завоевать мир. Свою роль здесь сыграли «Русские балеты» и главный чародей балетной сцены тех лет — Лев Бакст, сделавшийся в 1910-е годы одним из законодателей мировой моды. Его балеты «ориентального» цикла («Шахерезада», «Пери», «Синий бог») неожиданно вызвали моду на горячий южный дым и головные повязки с длинными подвесками.
Возобновление балета «Клеопатра» (первая постановка в 1909 году) в Париже привело к неожиданному увлечению цветными париками. Придуманный Бакстом синий парик главной героини тут же вошел в моду. Зимой 1913–1914 годов, вслед за Парижем, волна балов в цветных париках захлестнула и Петербург. В Париже Соня Делоне представляла красные и зеленые парики, которые дополняли ее «симультанные» платья и костюмы. Между тем уроженец Лодзи парижский парикмахер Антуан в своей книге Antoine by Antoine, которая увидела свет в Лондоне в 1946 году, уверял, что это именно он ввел в моду парики оранжевого, голубого, пурпурного, изумрудно-зеленого цвета, а также абсолютно белоснежные. Эстет Антуан вообще обожал белый цвет: окружал себя белыми душистыми цветами и носил белоснежный шелковый фрак. Да и любой парижский парикмахер в 1910-е годы напоминал не столько обслугу, сколько джентльмена. Фрак считался особым шиком, причем в подобного рода одежде выполнялись и самые сложные и «грязные» виды работы, как например окрашивание волос, завивка и т.п.
Если сложное убранство женских головок во второй половине XIX века убеждает в том, что у дам было много свободного времени и немалые средства, то мужские прически этого периода демонстрируют практицизм и деловитость. Во второй половине XIX столетия произошел окончательный отказ от париков. Даже в Великобритании, где парик долгое время оставался частью обязательного костюма судьи, в 1868 году законники частенько его не надевали. Правда, это чаще объяснялось беспрецедентной жарой, чем стремлением сломать столетнюю традицию.
Именно в это время установился некий стандарт приличного человека — обязательная короткая стрижка для мужчин, которая могла иметь разную форму и разную длину. Например, в 1850-е годы волосы, как правило, закрывали уши. Открывать уши одним из первых в России стал император Александр II, который слыл красавцем. К концу столетия все, кроме пожилых людей, носили совсем короткие стрижки. Только нищие, люди из простонародья и представители богемы: музыканты, поэты, художники — носили довольно длинные волосы. Актеры еще и брились. «Для начала и для того, чтобы больше походить на актера, я даже сбрил бороду и усы», — значительно позже вспоминал Александр Бенуа о своем увлечении мейнингенцами в молодости (Бенуа 1993: 165).
В середине столетия волосы чаще имели боковой пробор или зачесывались назад, однако делали также и пробор посередине. Короткие мужские прически были разных фасонов. Пособия по этикету и хорошим манерам советовали мужчинам выбирать прическу, форму бороды и усов, руководствуясь исключительно соображениями гармонии, овалом лица, формой носа, ушей и т.п.
Во второй половине 1870-х годов пришла мода на прическу «а-ля Капуль». «Он маклер, биржевой заяц, дирижер в танцах, комиссионер, шафер, кум, плакальщик на похоронах и ходатай по делам. Иванову известен он как рьяный консерватор, Петрову же — как отъявленный нигилист. Радуется чужим свадьбам, носит детям конфеты и терпеливо беседует со старухами. Одет всегда по моде и причесан a la Капуль» — так начинается рассказ Антона Чехова «Делец». Эта прическа, включавшая короткий затылок и волосы, разделенные спереди прямым пробором и уложенные полукружьями, обязана своим названием известному французскому тенору Жозефу Капулю, очень популярному в 1870–1980-е годы и даже выступавшему в Петербурге. В дальнейшем она прочно ассоциировалась с образом франта и дамского угодника и в этом качестве продержалась удивительно долго. В России ее подхватили даже приказчики и мелкие купчики, просившие парикмахеров: «Чтобы без тятеньки выходило а-ля-капуль, а при тятеньке по-русски» (Гиляровский 1967: 221).
В 1900–1910-е годы в мужской прическе особенно ценился идеальный пробор, который порой даже специально протравливали сильными химическими средствами. Офицеры российских гвардейских полков в 1911 году «почти все были причесаны одинаково, с гладко зализанным и лощеным английским пробором» (Трубецкой 1991: 22). При этом следует добавить, что существовали специальные военные парикмахеры, обслуживавшие только офицеров того или иного полка.
На этом фоне заметно выделялись прически артистической богемы. Блок с нимбом вьющихся волос, Вячеслав Иванов с золотым пухом на голове в подражание немецкому профессору Моммзену или Георгий Иванов: «Рядом с ним Георгий Иванов, как всегда подчеркнуто элегантный, насмешливый, с челкой до бровей. Мне очень не нравится эта челка, хотя ее и придумал «сам Судейкин» (Одоевцева 1998: 411).
Причесывание на людях, столь популярное в прошлые века, теперь было несовместимо с представлением о хороших манерах, поэтому, стремясь сохранить безукоризненную прическу, волосы при любом фасоне помадили и бриолинили так отчаянно, что антимакассары — салфеточки, пришпиленные по моде того времени булавками к спинкам диванов и кресел, — были просто необходимы. Специальные помады, обладавшие к тому же подкрашивающим эффектом, например фабру, применяли также для усов, бород и бакенбардов.
В 1850-е годы борода и усы вернули себе утраченные было позиции. Возвращение бороды было далеко не безболезненным. В английской и французской прессе по этому поводу разгорались настоящие баталии. К усам общество было более благосклонно. Например, с удовольствием ухаживал за своими усами Чарльз Диккенс, который признавался, что без них «жизнь была бы пустой». Дело закончилось тем, что в 1850-е годы установилась довольно аккуратная форма полной бороды, от уха до уха, — но только по нижнему краю выбритого подбородка. К 1858 году борода стала нормой, хотя многие предпочитали ей бакенбарды или усы. Бакенбардов существовало несколько видов: «бараньи котлетки», «плакальщики», «сапог», «а-ля Франц Иосиф» и др. Иногда, как у Александра II, они соединялись с усами.
В 1860–1870-е годы бороды заметно увеличились в размере. Именно к этому времени относятся густые бороды Карла Маркса, Джузеппе Гарибальди, Чарльза Дарвина, Генри Лонгфелло, Петра Кропоткина, российского императора Александра III и американских генералов времен Гражданской войны. Впрочем, были и более аккуратные бородки Луи Пастера и Антона Чехова.
На прическу и форму бороды и усов влияла не только мода, но и убеждения. Иван Тургенев, например, стригся «а-ля мужик», что неудивительно в период увлечения славянофильством. А мужская борода в России и вовсе стала своеобразной демонстрацией собственных политических взглядов и общественного статуса. Славянофилы, народники и ревнители всего «русского» предпочитали окладистую бороду лопатой. Короновавшийся на престол в 1883 году император Александр III именно за такой фасон бороды получил прозвище «дворник». Причем специальным указом от 1882 года он разрешил носить прежде запрещенные бороды и в армии, и во флоте, хотя студентам и усы, и бороды категорически запрещались. Либералы и «западники» предпочитали эспаньолки («испанские» бороды) и ван-дейковские бородки. Были также бороды «ласточкин хвост», «императорская» и «козлиная», которую в США называли «дядюшка Сэм».
Усы носили также самых разнообразных фасонов: щеточкой, «а-ля Вильгельм», как у немецкого кайзера и др. В 1870-е на пике моды были маленькие, подкрученные кверху усики, позднее — усы, напоминавшие велосипедный руль.
Бороды постепенно исчезали: в 1890-е годы они оставались только у стариков и пожилых людей, а молодежь решительно от них отказалась. В кругу художников «Мира искусства», которые, в отличие от мастеров предыдущего поколения, передвижников, подчеркнуто подавали себя как светских людей, бороду носил только Александр Бенуа, претендовавший на роль идейного лидера группировки, современники отличали у него «стремление разыгрывать доброго дядюшку». Существовали и региональные моды: так, в США совсем не носили бород, а во Франции, наоборот, борода пользовалась популярностью.
С началом нового столетия произошел окончательный отказ от бороды, бакенбардов, а иногда и от усов тоже. Регулярное бритье стало насущной необходимостью, однако решалась эта проблема по-разному. Корреспонденты парикмахерских журналов уверяли, что в Англии из трех человек один бреется самостоятельно, тогда как во Франции и один из сорока не знает, что это такое — бриться самому. В России в военной среде брить офицера было обязанностью денщика, а штатских брили либо специально обученные слуги, либо мастера общественных парикмахерских, посещение которых для многих мужчин превратилось в ежедневный ритуал.
К концу XIX столетия лучшие мужские бритвы делали в Золингене и Ремшейде в Германии, однако их конструкции почти ничем не отличалась от лезвий цирюльников Древнего Востока. Но в 1895 году было сделано изобретение, которое перевернуло мир, по крайней мере мужской мир. Американец Кинг Кемп Жиллетт, агент по продажам успешной компании Baltimore Sea, производившей штопоры и пробки, сформулировал идею одноразовой бритвы, т.е. станка со сменным лезвием. Однако ему пришлось немало потрудиться и потратить почти 25 тысяч долларов, прежде чем его изобретение получило наконец реальное воплощение. Первые одноразовые бритвы марки Gillette появились в 1903 году, а уже в 1908 объем продаж компании превысил 13 миллионов долларов. Разразившаяся в 1914 году Первая мировая война доказала преимущества нового изобретения: эти бритвы были гигиеничны, дешевы и ими каждый мог пользоваться сам. Последнее было немаловажно, ведь полковые брадобреи тоже встали под ружье.
Вскоре началась новая эра в истории человечества — эра телевидения, ядерной энергии, полетов в космос. Гладко выбритые подбородки и дамские стрижки (верный признак первых эмансипе и одновременно одна из самых ярких отличительных черт женской прически ХХ века) стали одним из проявлений популярной идеи равенства полов и равенства вообще, т.е. дальнейшего развития традиционной западной демократии.
Литература
Бенуа 1993 — Бенуа А. Мои воспоминания. М., 1993. Т. 1.
Гиляровский 1967 — Гиляровский Вл. Сочинения в 4 т. М. 1967. Т. 4.
Кристи 1997 — Кристи А. Автобиография. СПб., 1997.
Одоевцева 1998 — Одоевцева И. Избранное: Стихотворения. На берегах Невы. На берегах Сены. М., 1998.
Парики, бороды 1914 — Парики, бороды, бакенбарды, усы и современные прически. М., [1914].
Трубецкой 1991 — Трубецкой В. Записки кирасира. М., 1991.
Уменье хорошо одеваться 1914 — Уменье хорошо одеваться. М., 1914.
[1] Во многом это было связано с тем, что средства, «восстанавливающие естественный цвет волос», содержали свинец.
[2] От фр. postiche — накладные волосы.
[3] Валик из волос; от фр. rouleau — рулон, сверток.
[4] Лента для волос; от фр. bandeau — повязка.
[5] Турнюр — фасон дамского платья с выпуклым возвышением под задней частью юбки ниже талии.
[6] Украшение для дамской прически в виде пучка длинных перьев, от фр. aigrette — хохолок (у птиц).
Юлия Демиденко
Известное высказывание отца психоанализа Зигмунда Фрейда как нельзя лучше отражает парикмахерскую моду второй половины XIX столетия — эпохи длинных волос у женщин и растительности на лице у мужчин. По Америке гастролировали семь сестер Сандерленд — «Самые длинные в мире волосы», а бородой были отмечены все сколько-нибудь выдающиеся личности той эпохи: от Карла Маркса и Чарльза Дарвина до Антона Чехова и Владимира Ленина.
Мода нередко зависит от эпидемий и революций, от войн и успеха мирных переговоров. Рубежом в европейской истории XIX столетия стали буржуазные революции 1848 года, охватившие Францию, Австрию, а также германские и итальянские государства и сформировавшие новую карту Европы. В результате на авансцену общественной жизни выдвинулся новый социальный слой — крупные буржуа, которые хотя и хотели подражать большому свету, но все же сохраняли собственные привычки и обычаи, нередко уходящие корнями в патриархальное крестьянское прошлое. Длинные женские волосы, усы и окладистые бороды у мужчин входили в эту систему буржуазных ценностей, и мода на них сохранялась удивительно долго. Конец ей положила только Первая мировая война, которая и знаменовала собой начало новой эпохи.
Одним из характерных для этого времени нововведений было полное изменение представлений о гигиене вообще и о гигиене волос в частности. Если в XVII–XVIII веках мытье головы заменяли расчесыванием с пудрой и отрубями, то с середины XIX столетия обязательный уход за женскими волосами, например, предполагал не только расчесывание и заплетание на ночь в косу, но и нечастое мытье (в конце столетия, например, рекомендовалось мыть голову один раз в две недели) мыльным раствором, а начиная с эпохи Третьей республики — только что изобретенным шампунем.
Почти сразу же появились и специальные виды мыла и шампуней. Так, например, известно, что в 1885 году московский провизор Александр Остроумов изобрел мыло от перхоти. Это изобретение положило начало благосостоянию самого Остроумова и его масштабному парфюмерно-косметическому производству. В это же время вопросами лечения волос занялись и профессиональные медики, а в начале XX века во многих странах появились специальные лечебницы, где обслуживались те, у кого были проблемы с волосами. Появились «волосолечебницы» и в столице Российской империи — в 1914–1915 годах такие заведения располагались на Невском проспекте и Пушкинской улице. Это не исключало, конечно, и широкой рекламы всевозможных шарлатанских средств от облысения и от седых волос, применение которых нередко имело эффект, прямо противоположный рекламировавшемуся[1].
Вторая половина XIX — начало XX столетия — время серьезных изобретений и технических усовершенствований, которые коснулись и парикмахерского дела. В Германии появились наусники — приспособление для придания формы усам после мытья или для сохранения их формы во время сна. В 1872 году некто Эли Дж. Рэндольф запатентовал механизм, позволявший препятствовать попаданию усов при еде в тарелку. Чуть позже фарфоровые фабрики начали производство специальных чашек, форма которых также препятствовала попаданию усов в напиток. В 1880-е годы в Америке появились первые машинки для стрижки волос, облегчавшие работу мастерам мужских причесок. Во Франции был изобретен новый метод горячей завивки щипцами, позволявший создавать характерную для той эпохи волнистость волос. Был открыт секрет химической завивки, а в 1904–1906 годах Карл Несслер (впоследствии сменивший имя на Нестле) изобрел перманент. Однако шестимесячная завивка только после 1908 года оказалась включена в арсенал профессиональных парикмахеров, поскольку первое время сам процесс был чрезвычайно дорогим и занимал порой до восьми часов. В начале ХХ столетия стали использовать первые устройства для сушки волос — фены, рукава которых поначалу присоединялись к домашним печам и даже к только что появившимся пылесосам.
Изобретателями становились сами парикмахеры, и одним из главных мастеров парикмахерского искусства в 1880-е годы был Марсель Грато, который придумал «ондуляцию», новый вид завивки волнами, впоследствии получивший название по его имени: «марсель». Интересно подробно рассмотреть историю его профессионального роста — ведь это, наверное, один из первых примеров блистательной парикмахерской карьеры, которых было немало в ХХ веке. В небольшой парикмахерской на улице Дюнкерк на Монмартре Грато обслуживал мужчин и небогатых клиенток, которые вовсе не стремились воспользоваться новинкой, пока ее им не предложили бесплатно. И только спустя время новый вид завивки стал популярен. Первая клиентка Грато из общества, мадам Гастон Меньер, за немалые деньги вызывала его к себе на яхту. Выбившись в модные мастера, в 1882 году Грато продал парикмахерскую на Монмартре и купил новый салон на улице Де-Лешель, недалеко от Французского театра, однако имел довольно скромный успех у небольшого круга постоянных клиенток, пока к его услугам не прибегла 24-летняя актриса Джейн Хадинг, находившаяся на пике славы. Причесав ее «в стиле собственной матушки», Грато открыл новую эпоху в парикмахерском искусстве. К концу 1884 года в числе его клиенток были Клео де Мерод, красавица Отеро, Диана де Пужи, Режан и другие этуали французской сцены, так что скромный в прошлом уроженец Шовиньи вынужден был нанять себе многочисленных помощников. Его супруга сумела наладить порядок, при котором были введены особые тарифы за срочность и дополнительные услуги, так что семья Грато вскоре разбогатела настолько, что в 1897 году в возрасте сорока пяти лет Грато уже мог удалиться от дел и прожить остаток своих дней совершенно безбедно.
Для ознакомления с новым способом завивки профессионалы из других стран предпринимали путешествия в Париж, и завивка «марсель» постепенно завоевала Европу: в 1881 году она появилась в Брюсселе, в 1885-м — в Лондоне, в 1886-м — в Петербурге, а в 1894-м — в Вене. В 1897 году описание метода Грато было опубликовано в специализированном журнале La Coiffure Française Illustrée, появился прибор для завивки «марсель», и таким образом «ондуляция» стала доступна всем профессионалам. Сам же метод активно использовался на протяжении почти пятидесяти лет.
Французские парикмахеры, традиционно считавшиеся лучшими в мире, были желанными гостями и в России. «На Лубянке был Сильван, потом сделавшийся парикмахером казенных театров <…> Галис на углу Неглинной и Кузнецкого моста в доме Купеческого общества. Шамбрун в пассаже Солодовникова», — вспоминал Владимир Гиляровский в своей книге «Москва и москвичи» (Гиляровский 1967: 224). Как и в Москве, в Петербурге первые места тоже занимали иностранцы: в 1850 году в столице Российской империи открыл свою парикмахерскую Шарль Прево, в 1889-м — Жан Ревелен. На рубеже веков на Караванной находился магазин дамского парикмахера Гишара, а на Морской — салон поставщика императорского двора Генри Делькроа, где делали не только дамские прически, но и маникюр, массаж лица, продавали «постиши»[2], парфюмерию и шляпы. Однако уже в это время появились и русские парикмахеры, которые с легкостью могли конкурировать с заграничными знаменитостями. Особенно прославился крестьянин Калужской губернии Иван Андреев (настоящая фамилия Козырев), который в 1885 году был удостоен Большой серебряной медали Всероссийской выставки, а тремя годами позже получил высшую парикмахерскую награду от Академии Пальмы в Париже. А на Парижской Всемирной выставке 1900 года он получил сразу несколько высоких наград: «За искусство», Большую золотую медаль, Большую серебряную медаль, Золотой крест и диплом профессора Парижской академии парикмахерского искусства.
Несмотря на бурное развитие парикмахерского дела, вплоть до начала ХХ века дамские мастера специализировались главным образом на свадебных и бальных прическах. Считалось, что в повседневной жизни убрать волосы вполне может хорошо обученная горничная. И только делавшая первые шаги женская эмансипация изменила ситуацию: в 1870-е годы в Соединенных Штатах и во Франции парикмахерские появились в больших универсальных магазинах и женщины стали не только вызывать парикмахера на дом, но и посещать салоны. Несколько позже подобные дамские парикмахерские появились и в России — обслуживание в них стоило в 3–4 раза дешевле, чем на дому. В те же 1870-е американка Марта Харпер открыла свой первый салон в Рочестере, Нью-Йорк, а спустя некоторое время она оказалась владелицей целой сети, насчитывавшей около 500 парикмахерских. Однако и после этого к парикмахерам обращались только в особых случаях. «Опасно доверять свою прическу парикмахеру, какая бы ни была за ним слава “артиста”; он действительно сделает вам артистическую прическу, но в ней всегда будет чувствоваться шаблон, придуманность и искусственность, между тем как, наоборот, для хорошей прически нужна известная небрежность, далекая, конечно, от беспорядка», — уверяла автор одного из популярных пособий по искусству одеваться уже в 1910-е годы (Уменье хорошо одеваться 1914: 79). И все же парикмахерское дело получало дополнительные импульсы к развитию, так что с конца XIX века в крупных городах повсеместно открывались школы, проходили съезды парикмахеров, выходили специализированные журналы, как например «Искусство причесываться» (с 1894 года) или «Русский всеобщий парикмахерский журнал» (с 1913 года).
Для создания модных причесок придумывалась масса специальных инструментов и приспособлений, причем только часть из них предназначалась для профессионалов. В эпоху, когда все большую популярность завоевывали идеи демократизма, а передовые люди из общества пропагандировали жизнь без прислуги, большое значение имело все, что могло заменить труд горничных и камеристок, например «универсальная машинка для получения модной французской прически без чьей-либо помощи».
В этой связи большое значение приобрели и достижения постижерного искусства. Всевозможные накладки, косы, локоны, фальшивые руло[3], бандо[4], завитушки со шпильками, заколками и гребнями были в запасе у всякой женщины. Готовые аксессуары продавались в парикмахерских и в специализированных магазинах и значительно облегчали создание прически. С конца 1850-х и практически до 1910-х годов это была гигантская индустрия. В 1859 году в одном только Лондоне было зарегистрировано 950 мастеров-постижеров, 27 мастеров по изготовлению париков и три торговца волосами, поскольку для подобных изделий использовались исключительно натуральные волосы.
Небольшой перерыв в увлечении накладными волосами наступил в середине 1870-х, однако после 1885 года опять стали носить — совершенно открыто — множество локонов и всяческих накладок, хотя журналы рекомендовали использовать фальшивые волосы очень осторожно и только в случае крайней необходимости. В 1900-е годы мода на шиньоны переживала второе рождение. Это подтверждала королева детектива Агата Кристи, в девичестве Миллер, родившаяся в 1890 году: «Наступила и мне пора “выходить в свет”. У меня уже была настоящая высокая прическа в греческом стиле с большим пучком локонов, собранных на затылке и перевязанных узкой лентой. Мне очень шла эта прическа, особенно с вечерним платьем. Волосы у меня были очень длинные, я с легкостью могла бы сесть на них. Длинные волосы считались предметом женской гордости, на самом же деле эта немыслимая длина означала всего лишь, что они не слушались, постоянно выбивались из прически и прядями свисали вниз. Борясь с этим неудобством, парикмахеры создавали произведения под названием “postiche” — большой шиньон из накладных локонов. Собственные волосы пришпиливались к голове так туго, как только это было возможно, а к ним прикреплялся “postiche”» (Кристи 1997: 183).
В 1910-е годы эту же тенденцию зафиксировали и обозреватели мод: «В настоящее время ни одна женщина даже не пытается скрывать, что она носит фальшивые волосы, до такой степени они вошли в обычай. Совершенно не стесняясь, женщина их показывает и говорит об их цене. Очевидно, мы возвращаемся к той моде, благодаря которой в 1873 году только во Франции было продано 6,000 пудов фальшивых волос. Косы, букли, локоны, шиньоны, всевозможные волосяные изделия для лба, надевающиеся для той или иной шляпы, все можно купить в настоящее время за самую различную цену. Причем тонкие волосы стоят гораздо дороже толстых, а длинные и белокурые ценятся выше, чем короткие и черные» (Уменье хорошо одеваться 1914: 82).
Окончательно избавиться от нагромождения шиньонов и локонов помогли постепенно входившие в моду активные виды спорта — верховая езда, теннис и т.п. «Помню, однажды я носилась по полям с двумя друзьями Робина. Так как мы решили пуститься в эту прогулку в последний момент, у меня не оказалось времени даже надеть амазонку. Я была в легком летнем платье, с неподобранными волосами. Как и все девушки, я продолжала носить шиньон. Когда мы возвращались домой по проселочным улицам, прическа совершенно расстроилась, и при каждом шаге лошади я теряла один за другим свои локоны. Мне пришлось слезть, пойти обратно и подобрать их. Неожиданно это происшествие произвело самое благоприятное впечатление. Позднее Робин сказал мне, что один из самых знаменитых охотников Уоркшира, звезда, одобрительно отозвался обо мне:
— Прекрасная девчушка гостит у вас. Мне понравилось, как она вела себя, когда потеряла все свои фальшивые локоны: как ни в чем не бывало. Вернулась назад и подобрала их совершенно спокойно, при этом умирала от смеха. Вот это спортсменка!
Поистине никогда не угадаешь, что может понравиться людям», — вспоминала Агата Кристи (Кристи 1997: 196–197).
Мировым центром торговли волосами был Париж. Отсюда и волосы, и изделия из них экспортировали во многие страны. Известно, например, что Соединенные Штаты импортировали волос почти на миллион долларов в год, а объем парижского рынка женских волос в 1862 году составлял около сотни тонн. Темные волосы покупались у французских крестьянок, а светлые — у обитательниц Германии. Процветал этот бизнес и в России: «Тогда волосы шли русские, лучше принимавшие краску, и самые дорогие — французские. Денег не жалели. Добывать волосы ездили по деревням “резчики”, которые скупали косы у крестьянок за ленты, платки, бусы, кольца, серьги и прочую копеечную дрянь» (Гиляровский 1967: 223).
Именно во второй половине XIX века парики, накладные усы, бакенбарды и бороды оккупировали театральные подмостки, став одним из самых эффективных средств создания убедительного художественного образа. Ни одна роль не игралась в собственных волосах. Вот, например, какие парики предлагались в России в 1914 году: «Гамлет (из настоящих волос и ангорской шерсти), король Лир (из искусственных волос, из буйволовых волос, а также с бородой и без нее), мольеровский темный, мольеровский серый, фат пожилой, Скалозуб, рококо, Наполеон, боярин, бретонский темный, Гарпагон 2-х видов, Карл Моор, Франц Моор, Фамусов, испанский темный, резоне 4-х видов, купеческий, комик 4-х видов, простак, фат молодой» (Парики, бороды 1914). Этот длинный перечень отражает не только репертуар театров тех лет, но и широкие возможности парикмахерского искусства и уровень его востребованности. Любопытно при этом, что те же фирмы и мастерские, которые занимались театральными париками, шиньонами и накладками, предлагали и парики с современными модными прическами, которые были значительно дороже исторических.
Волосы покупали и с другой целью. Женщины из общества, как правило, проводили весь день дома, много времени посвящая не только уходу за собой, но и всевозможным дамским рукоделиям. Особенно модным с середины XIX столетия стало плетение из волос. Цепочки, браслеты, кошельки и прочие сентиментальные сувениры должны были напоминать о той, из чьих волос они были сплетены или связаны. В 1851 году на Всемирной выставке в Лондоне, в специально построенном Хрустальном дворце, среди экспонатов Английского отдела был один довольно курьезный — чайный сервиз, сделанный целиком из волос. Во Французском отделе всеобщее внимание привлекал выполненный из человеческих волос портрет королевы Виктории. Репортеры уверяли, что он был сделан столь тонко и убедительно, что его невозможно было отличить от рисунка сепией. Автором его был М. Леммоньер (или Леммонье) — французский ювелир, который в 1850-е годы разработал специальную технику плетения из натуральных волос и изготавливал таким образом браслеты, рукояти кинжалов, чехлы для флаконов, гребни и украшения для причесок.
В целом вторая половина XIX века отмечена большим разнообразием причесок, которые теперь стали зависеть не только от моды и индивидуального стиля кумиров времени, но и от возраста, овала лица, формы носа и подбородка, и даже от цвета волос. «Белокурые волосы можно носить очень пышными, чтобы они, в виде ореола, обрамляли лоб; черные же должны лежать более спокойно, в классических линиях, иначе, при обилии волос, может получиться впечатление громадной головы, чего никогда не бывает с белокурыми волосами, которые, благодаря своей пышности и воздушности, как венцом окружают головку легким венком», — такие рекомендации давали дамам уже в 1910-е годы (Уменье хорошо одеваться 1914: 80). Кроме того, фасон прически зависел и от времени суток и «от случая». Общепринятым было причесываться дважды в день. Утром убирали голову довольно просто и так ходили до вечера, когда наставала пора причесываться к обеду, балу или, как в Великобритании и некоторых штатах США, к пятичасовому чаю. Ну и конечно же, прическа подчинялась моде: не только каждый год, но почти каждый месяц приносил какие-либо новинки.
Основу женской прически 1850-х годов составляли косы разнообразного плетения. Волосы разделялись спереди прямым пробором, а сзади косы убирали в узел, «улиткой», «пуфами» и т.п. Чаще всего такую прическу носили дома, а ленты были единственным ее украшением, так же как и украшением утренних шляп. Нередко уложенные косы прятали в сетку, сплетенную из разноцветных шелковых нитей или волос и украшенную бусами. Вечерняя прическа была сложнее и включала различные локоны. При переодевании к обеду прическу нередко украшали цветами, натуральными или искусственными. Дамы в возрасте декорировали голову небольшими наколками из черной тафты, кружевами и блондами, пожилые носили чепцы.
С середины 1850-х годов волосы стали разделять на две части где-то посередине головы и сзади оформлять в виде банта, улитки, сложного узла, а по бокам старались придать им пышность, начесывая, завивая или укладывая валиками. «Историзм» в архитектуре и прикладном искусстве неожиданно проявился и в искусстве убирать волосы. В конце 1850-х в прическах нередко воскрешались образы XVII века — с локонами вокруг лица и шиньонами сзади, а в 1860-е появились отдаленные напоминания греческих причесок, позднее — заимствования из Cредних веков. Головы украшали то диадемами, то небольшими коронами «в греческом стиле», то гирляндами цветов.
В начале 1850-х экстравагантные француженки пытались вновь ввести в моду пудру для волос, в особенности золотую (для брюнеток) и серебряную (для блондинок). В первое время эта мода светских львиц и кокоток не получила большого распространения в Европе, хотя подобные примеры встречались в США после Гражданской войны. Однако уже в 1860-е пудра для волос использовалась очень активно, тогда же появился и обычай душить волосы, правда, к нему чаще прибегали кокотки, а не дамы из общества.
После революции 1848–1849 годов Париж вновь вернул себе значение мирового центра стиля и роскоши. Расцвет парикмахерского искусства в период Второй империи оказался связан с новым витком моды, с появлением знаменитых парижских портных. Персоной номер один в мире моды стала императрица Евгения, а ее Пигмалионом — английский портной Чарльз Фредерик Ворт, которому приписывают изобретение кринолина и турнюра[5]. Действительно, пышные, растянутые на каркасе юбки с легкой руки французской императрицы Евгении и ее верного портного Ворта превратились в настоящее бедствие, вынудившее изменить не только форму мебели для сиденья, но и некоторые правила этикета. Нахальный кринолин требовал, чтобы ему везде уступали дорогу.
А вот прическа, в противоположность юбке, имела более скромный вид, хотя и стала более широкой и объемной, по сравнению с 1850-ми годами. Обязательный прямой пробор в середине 1860-х постепенно выходил из моды, волосы зачесывали назад и завивали, взбивали вокруг лица или делали косой пробор. Молодые женщины стали открывать уши (у пожилых дам уши были прикрыты прядями волос), а завитки волос носили на висках. Сзади волосы собирали в различные виды пучков и «гнезд», убирали в сетку, располагая их все ниже на затылке. В середине 1860-х прически стали асимметричными, переплетения волос — более сложными, а вечерние прически обязательно открывали шею.
Императрица Евгения вела моду на украшение причесок сделанными из драгоценных камней и эмали бабочками и пчелками, чучелами настоящих колибри с глазками из бриллиантов. Усыпанные драгоценными камнями гребни так и назывались ― «а-ля императрица». Гребнем скрепляли узел на затылке, им же присоединяли шиньон. К концу десятилетия целые каскады локонов спадали сзади на шею и плечи.
Это был редкий и короткий период в истории, когда в моде были темные волосы и брюнетки того особого пикантного типа, который запечатлен на полотнах импрессионистов или, к примеру, в «Незнакомке» Ивана Крамского. А поскольку седина в темных волосах особенно заметна, именно в это время стала активно применяться краска для волос. Причем к окраске волос прибегали и мужчины, желавшие выглядеть моложе, а особенно часто красили усы и бороды. Использование краски осуждалось строгими моралистами как крайне глупая и вредная практика, наносящая ущерб здоровью и кошельку. Однако мода всегда сильнее доводов разума.
Смешной турнюр, получивший распространение в дамской моде в 1870-е годы, в прическе уравновешивался массой волос, собранных на верхушке головы или на затылке — целым каскадом разнообразных локонов. Те, кто носил свои волосы, укладывали косы вокруг головы наподобие диадемы. При создании высоких причесок использовались разнообразные каркасные конструкции из металлической проволоки. И даже шляпная мода существенно изменилась: на смену шляпкам боннет пришли маленькие шляпки, которые водружались на самый верх прически и сдвигались немного вперед.
Пробор окончательно вышел из моды, волосы зачесывали назад, по обе стороны от лица завивали и взбивали, иногда поднимали надо лбом закрученные валики и локоны. Нередко короткими завитками прикрывали лоб, иногда выстригали самую настоящую челку. Придававшие прическе аккуратность сетки почти совсем вышли из употребления, но в качестве украшений продолжали использовать декоративные шпильки и булавки с головками в виде насекомых или же резные шпильки из янтаря и перламутра. Из цветов наиболее охотно использовались ветви и длинные побеги: вьюнки, клематисы, вьющиеся розы и т.п. В 1872 году в моде было украшать прическу лентами, концы которых спадали на плечи. Иногда на спину спускали несколько длинных локонов.
Торговля по-прежнему предлагала всевозможные краски для волос, но популярным стал золотой цвет, а люди из общества перестали скрывать седину. Употребление краски порицалось обозревателями журналов мод, составителями различных пособий по этикету и по искусству одеваться. К тому же давало себя знать несовершенство красок, из-за чего многие рисковали выглядеть смешно, «напоминая зебру», когда окраска была сделана некачественно.
Женщины отращивали волосы все длиннее и длиннее, у некоторых они доходили до колен или даже до земли, и только первые поборницы женской эмансипации (в России — нигилистки и слушательницы открывшихся в 1878 году Бестужевских курсов) рисковали стричь волосы, подвергаясь насмешкам и общественному порицанию.
В эпоху господства стиля модерн, в 1890–1900-е годы, женские волосы сделались не просто предметом гордости их обладательниц, но и объектом творческой рефлексии: длинные волосы и локоны стали непременной частью орнаментов и декоративных работ в стиле модерн. Ими отмечены произведения английских прерафаэлитов, а после них — художников-символистов. Целые волны женских волос изображались на плакатах Альфонса Мухи и Томаса Стейнлена. Многословные описания причесок встречались на страницах романов Марселя Пруста и Джона Голсуорси, а весь мир был покорен «гибсон герл» — образом красавицы с густыми волнами волос, созданным американским журнальным иллюстратором Чарльзом Дана Гибсоном. Любопытно при этом, что едва ли не впервые в истории европейской цивилизации модными оказались ярко-рыжие волосы.
Однако в обычной жизни, за пределами мира художественных грез и фантазий, никто не носил распущенных волос до пола и не путался в густых локонах, за исключением тех персонажей художественной сцены, которые, как например Зинаида Гиппиус в России, отводили себе роль «декадентской мадонны».
Действительность была скромнее. В 1890-е вместе с закрытыми платьями пришла и мода на волосы, собранные на макушке или на затылке в петлю, «пирожок», «гнездышко» и т.д. Многочисленные и многообразные виды завивки прошедших десятилетий канули в Лету. Готовую, довольно объемную, прическу оформляли при помощи щипцов «волнами» (волна — один из излюбленных мотивов модерна). В большинстве случаев для придания объема и «волн» использовались еще и дополнительные проволочные, картонные и роговые каркасы, а также фальшивые волосы. Объемные прически эпохи модерн влияли и на особенности дамских шляп того времени: их делали с чрезвычайно широкой тульей, поскольку такую шляпу надевали не столько на голову, сколько на прическу.
Украшали такую прическу черными широкими лентами или бантами. Аксессуарам для волос вообще уделялось большое внимание. Популярностью пользовались наборы из шпилек и гребней. В моде были настоящие черепаховые гребни, в ряде случаев повторявшие форму высокого испанского гребня, но украшенного орнаментом в «новом стиле» или изображениями цветов. Стоили они недешево, вспомним, например, рассказ О’Генри «Дары волхвов». А поэтесса Ирина Одоевцева писала, как Николай Гумилев рассказывал ей о рождественском подарке Анне Ахматовой, который в числе прочих предметов включал и черепаховый гребень с шишками: «…я знал, что она о нем давно мечтает» (Одоевцева 1998: 544).
Прически для вечера и бала, кроме гребней, украшали эгретами[6], чучелами птиц или цветами: молодые женщины — крупными (розами, хризантемами, гвоздиками), а девушки — зелеными побегами или мелкими цветочками. В 1910-е годы в моду вошли широкие полосы ткани, вышитые бусами, золотом, стеклярусом и т.п., и повязки из металлического газа. Совершенно вышел из употребления чепец — даже очень пожилым дамам рекомендовалось украшать голову эгретами, гребнями «или, наконец, несколькими шпильками с алмазами» (Уменье хорошо одеваться 1914: 84).
Характер прически постепенно менялся. Мода на античность, неоклассицизм в искусстве и вакхические танцы Айседоры Дункан сформировали новый тип убранства головы. Прическа уже не была высокой, волосы часто разделяли пробором посередине, опускали на лоб, закрывали ими уши и закручивали в разнообразные узлы низко на затылке. Ее декорировали разнообразными повязками и даже фальшивыми жемчужными бусами, которые в это время вошли в моду. Именно такие «восточные» прически украшают головы femme fatale — первых звезд немого кино, искусства, которому в ХХ столетии суждено было завоевать мир. Свою роль здесь сыграли «Русские балеты» и главный чародей балетной сцены тех лет — Лев Бакст, сделавшийся в 1910-е годы одним из законодателей мировой моды. Его балеты «ориентального» цикла («Шахерезада», «Пери», «Синий бог») неожиданно вызвали моду на горячий южный дым и головные повязки с длинными подвесками.
Возобновление балета «Клеопатра» (первая постановка в 1909 году) в Париже привело к неожиданному увлечению цветными париками. Придуманный Бакстом синий парик главной героини тут же вошел в моду. Зимой 1913–1914 годов, вслед за Парижем, волна балов в цветных париках захлестнула и Петербург. В Париже Соня Делоне представляла красные и зеленые парики, которые дополняли ее «симультанные» платья и костюмы. Между тем уроженец Лодзи парижский парикмахер Антуан в своей книге Antoine by Antoine, которая увидела свет в Лондоне в 1946 году, уверял, что это именно он ввел в моду парики оранжевого, голубого, пурпурного, изумрудно-зеленого цвета, а также абсолютно белоснежные. Эстет Антуан вообще обожал белый цвет: окружал себя белыми душистыми цветами и носил белоснежный шелковый фрак. Да и любой парижский парикмахер в 1910-е годы напоминал не столько обслугу, сколько джентльмена. Фрак считался особым шиком, причем в подобного рода одежде выполнялись и самые сложные и «грязные» виды работы, как например окрашивание волос, завивка и т.п.
Если сложное убранство женских головок во второй половине XIX века убеждает в том, что у дам было много свободного времени и немалые средства, то мужские прически этого периода демонстрируют практицизм и деловитость. Во второй половине XIX столетия произошел окончательный отказ от париков. Даже в Великобритании, где парик долгое время оставался частью обязательного костюма судьи, в 1868 году законники частенько его не надевали. Правда, это чаще объяснялось беспрецедентной жарой, чем стремлением сломать столетнюю традицию.
Именно в это время установился некий стандарт приличного человека — обязательная короткая стрижка для мужчин, которая могла иметь разную форму и разную длину. Например, в 1850-е годы волосы, как правило, закрывали уши. Открывать уши одним из первых в России стал император Александр II, который слыл красавцем. К концу столетия все, кроме пожилых людей, носили совсем короткие стрижки. Только нищие, люди из простонародья и представители богемы: музыканты, поэты, художники — носили довольно длинные волосы. Актеры еще и брились. «Для начала и для того, чтобы больше походить на актера, я даже сбрил бороду и усы», — значительно позже вспоминал Александр Бенуа о своем увлечении мейнингенцами в молодости (Бенуа 1993: 165).
В середине столетия волосы чаще имели боковой пробор или зачесывались назад, однако делали также и пробор посередине. Короткие мужские прически были разных фасонов. Пособия по этикету и хорошим манерам советовали мужчинам выбирать прическу, форму бороды и усов, руководствуясь исключительно соображениями гармонии, овалом лица, формой носа, ушей и т.п.
Во второй половине 1870-х годов пришла мода на прическу «а-ля Капуль». «Он маклер, биржевой заяц, дирижер в танцах, комиссионер, шафер, кум, плакальщик на похоронах и ходатай по делам. Иванову известен он как рьяный консерватор, Петрову же — как отъявленный нигилист. Радуется чужим свадьбам, носит детям конфеты и терпеливо беседует со старухами. Одет всегда по моде и причесан a la Капуль» — так начинается рассказ Антона Чехова «Делец». Эта прическа, включавшая короткий затылок и волосы, разделенные спереди прямым пробором и уложенные полукружьями, обязана своим названием известному французскому тенору Жозефу Капулю, очень популярному в 1870–1980-е годы и даже выступавшему в Петербурге. В дальнейшем она прочно ассоциировалась с образом франта и дамского угодника и в этом качестве продержалась удивительно долго. В России ее подхватили даже приказчики и мелкие купчики, просившие парикмахеров: «Чтобы без тятеньки выходило а-ля-капуль, а при тятеньке по-русски» (Гиляровский 1967: 221).
В 1900–1910-е годы в мужской прическе особенно ценился идеальный пробор, который порой даже специально протравливали сильными химическими средствами. Офицеры российских гвардейских полков в 1911 году «почти все были причесаны одинаково, с гладко зализанным и лощеным английским пробором» (Трубецкой 1991: 22). При этом следует добавить, что существовали специальные военные парикмахеры, обслуживавшие только офицеров того или иного полка.
На этом фоне заметно выделялись прически артистической богемы. Блок с нимбом вьющихся волос, Вячеслав Иванов с золотым пухом на голове в подражание немецкому профессору Моммзену или Георгий Иванов: «Рядом с ним Георгий Иванов, как всегда подчеркнуто элегантный, насмешливый, с челкой до бровей. Мне очень не нравится эта челка, хотя ее и придумал «сам Судейкин» (Одоевцева 1998: 411).
Причесывание на людях, столь популярное в прошлые века, теперь было несовместимо с представлением о хороших манерах, поэтому, стремясь сохранить безукоризненную прическу, волосы при любом фасоне помадили и бриолинили так отчаянно, что антимакассары — салфеточки, пришпиленные по моде того времени булавками к спинкам диванов и кресел, — были просто необходимы. Специальные помады, обладавшие к тому же подкрашивающим эффектом, например фабру, применяли также для усов, бород и бакенбардов.
В 1850-е годы борода и усы вернули себе утраченные было позиции. Возвращение бороды было далеко не безболезненным. В английской и французской прессе по этому поводу разгорались настоящие баталии. К усам общество было более благосклонно. Например, с удовольствием ухаживал за своими усами Чарльз Диккенс, который признавался, что без них «жизнь была бы пустой». Дело закончилось тем, что в 1850-е годы установилась довольно аккуратная форма полной бороды, от уха до уха, — но только по нижнему краю выбритого подбородка. К 1858 году борода стала нормой, хотя многие предпочитали ей бакенбарды или усы. Бакенбардов существовало несколько видов: «бараньи котлетки», «плакальщики», «сапог», «а-ля Франц Иосиф» и др. Иногда, как у Александра II, они соединялись с усами.
В 1860–1870-е годы бороды заметно увеличились в размере. Именно к этому времени относятся густые бороды Карла Маркса, Джузеппе Гарибальди, Чарльза Дарвина, Генри Лонгфелло, Петра Кропоткина, российского императора Александра III и американских генералов времен Гражданской войны. Впрочем, были и более аккуратные бородки Луи Пастера и Антона Чехова.
На прическу и форму бороды и усов влияла не только мода, но и убеждения. Иван Тургенев, например, стригся «а-ля мужик», что неудивительно в период увлечения славянофильством. А мужская борода в России и вовсе стала своеобразной демонстрацией собственных политических взглядов и общественного статуса. Славянофилы, народники и ревнители всего «русского» предпочитали окладистую бороду лопатой. Короновавшийся на престол в 1883 году император Александр III именно за такой фасон бороды получил прозвище «дворник». Причем специальным указом от 1882 года он разрешил носить прежде запрещенные бороды и в армии, и во флоте, хотя студентам и усы, и бороды категорически запрещались. Либералы и «западники» предпочитали эспаньолки («испанские» бороды) и ван-дейковские бородки. Были также бороды «ласточкин хвост», «императорская» и «козлиная», которую в США называли «дядюшка Сэм».
Усы носили также самых разнообразных фасонов: щеточкой, «а-ля Вильгельм», как у немецкого кайзера и др. В 1870-е на пике моды были маленькие, подкрученные кверху усики, позднее — усы, напоминавшие велосипедный руль.
Бороды постепенно исчезали: в 1890-е годы они оставались только у стариков и пожилых людей, а молодежь решительно от них отказалась. В кругу художников «Мира искусства», которые, в отличие от мастеров предыдущего поколения, передвижников, подчеркнуто подавали себя как светских людей, бороду носил только Александр Бенуа, претендовавший на роль идейного лидера группировки, современники отличали у него «стремление разыгрывать доброго дядюшку». Существовали и региональные моды: так, в США совсем не носили бород, а во Франции, наоборот, борода пользовалась популярностью.
С началом нового столетия произошел окончательный отказ от бороды, бакенбардов, а иногда и от усов тоже. Регулярное бритье стало насущной необходимостью, однако решалась эта проблема по-разному. Корреспонденты парикмахерских журналов уверяли, что в Англии из трех человек один бреется самостоятельно, тогда как во Франции и один из сорока не знает, что это такое — бриться самому. В России в военной среде брить офицера было обязанностью денщика, а штатских брили либо специально обученные слуги, либо мастера общественных парикмахерских, посещение которых для многих мужчин превратилось в ежедневный ритуал.
К концу XIX столетия лучшие мужские бритвы делали в Золингене и Ремшейде в Германии, однако их конструкции почти ничем не отличалась от лезвий цирюльников Древнего Востока. Но в 1895 году было сделано изобретение, которое перевернуло мир, по крайней мере мужской мир. Американец Кинг Кемп Жиллетт, агент по продажам успешной компании Baltimore Sea, производившей штопоры и пробки, сформулировал идею одноразовой бритвы, т.е. станка со сменным лезвием. Однако ему пришлось немало потрудиться и потратить почти 25 тысяч долларов, прежде чем его изобретение получило наконец реальное воплощение. Первые одноразовые бритвы марки Gillette появились в 1903 году, а уже в 1908 объем продаж компании превысил 13 миллионов долларов. Разразившаяся в 1914 году Первая мировая война доказала преимущества нового изобретения: эти бритвы были гигиеничны, дешевы и ими каждый мог пользоваться сам. Последнее было немаловажно, ведь полковые брадобреи тоже встали под ружье.
Вскоре началась новая эра в истории человечества — эра телевидения, ядерной энергии, полетов в космос. Гладко выбритые подбородки и дамские стрижки (верный признак первых эмансипе и одновременно одна из самых ярких отличительных черт женской прически ХХ века) стали одним из проявлений популярной идеи равенства полов и равенства вообще, т.е. дальнейшего развития традиционной западной демократии.
Литература
Бенуа 1993 — Бенуа А. Мои воспоминания. М., 1993. Т. 1.
Гиляровский 1967 — Гиляровский Вл. Сочинения в 4 т. М. 1967. Т. 4.
Кристи 1997 — Кристи А. Автобиография. СПб., 1997.
Одоевцева 1998 — Одоевцева И. Избранное: Стихотворения. На берегах Невы. На берегах Сены. М., 1998.
Парики, бороды 1914 — Парики, бороды, бакенбарды, усы и современные прически. М., [1914].
Трубецкой 1991 — Трубецкой В. Записки кирасира. М., 1991.
Уменье хорошо одеваться 1914 — Уменье хорошо одеваться. М., 1914.
[1] Во многом это было связано с тем, что средства, «восстанавливающие естественный цвет волос», содержали свинец.
[2] От фр. postiche — накладные волосы.
[3] Валик из волос; от фр. rouleau — рулон, сверток.
[4] Лента для волос; от фр. bandeau — повязка.
[5] Турнюр — фасон дамского платья с выпуклым возвышением под задней частью юбки ниже талии.
[6] Украшение для дамской прически в виде пучка длинных перьев, от фр. aigrette — хохолок (у птиц).
Юлия Демиденко
-
-
22.02.2008 в 14:44-
-
22.02.2008 в 15:42-
-
22.02.2008 в 20:31ну видимо тогда мода была только на королеву/кор. двор.
-
-
23.02.2008 в 03:50