1. Бывало ли с вами такое: человек вам не нравится, он вам не близок, вы из разных социальных групп, на пути к вашему полноценному общению лежит несколько серьезных препятствий (положа руку на сердце, совершенно непреодолимых). Но вы влюбляетесь в этого человека и начинаете работать. Сначала над собой. Вам кажется, что осуществите несколько внутренних манипуляций, и морок пройдет, и разлюбится само собой. Потом над ним (когда вы понимаете, что с каждым днем проваливаетесь все глубже в это очаровательное липкое болото). Вы попадаетесь ему на глаза, смотрите выразительно, узнаете о нем всякие полезные мелочи, стараетесь проникнуть в его внутренний мир (хотя это проникновение не несет вам никаких радостей; ну нет там никаких для вас сюрпризов). Потом вами овладевает апатия. Вы чувствуете себя больной и безвольной. А ваш роман развивается по законам, одному ему известным. Он – роман – сам по себе. Вы – сами по себе. Каждый из вас сам по себе. И вы как будто на разных берегах. А вам выдали партийное задание: переплыть реку и сделать то, что обычно люди делают друг с другом.
Но вам не хочется.
Бывало с вами такое?
2. Если мне удастся благополучно состариться и поиметь в своей жизни еще несколько терапевтических романов, я смогу написать книгу «Как перестать паясничать и начать жить». Подруга говорит мне «не делай морду тяпкой», «не хрюкай» и т д. А я думаю «ну может быть он сможет к этому привыкнуть, просто привыкнуть и не замечать». Ну не переставать же хрюкать ей богу из-за какого-то мужчины. Смешно и неудобно.
Почему это нормально - если мужчина строит из себя шута горохового, а для женщины некомильфо. Дискриминация же. У меня высокий уровень тестостерона, мне хочется веселиться. Почему нет? Я не могу быть томной. Я бодрая. Я не могу быть загадочной. Поговори со мной 15 минут по серьезке, и ты поймешь, что половины из того, что я говорю, ты не понимаешь и очень хочешь переспросить. Ну это ж очевидно, что томные и загадочные – дубово-мореные.
Бывают грезы такие глубокие, грезы, которые помогают нам настолько глубоко погрузиться в нас самих, что они освобождают нас от нашей истории. Они освобождают нас от нашего имени. Это сегодняшнее одиночество ведет нас к одиночеству изначальному. Изначальное одиночество, одиночество детства оставляет в сознании некоторых людей неизгладимые следы. И вся их жизнь становится восприимчивой к поэтическим фантазиям, к фантазиям, которым ведома цена одиночества."
Гастон Башляр "Поэтика грез"
Всякая инициация есть испытание одиночеством. И нет большего одиночества, чем одиночество вымечтанного лабиринта.
Гастон Башляр "Земля и грезы об отдыхе"
В то же время прибытие туда, куда ты стремился, парадоксальным образом может ощущаться как потеря. Нерваль пишет своему другу Готье, что для того, кто не бывал на востоке лотос по-прежнему остается лотосом, а для него после поездки он стал неким сортом лука.
Петер Корнель "Пути к раю"
Вместо того, чтобы оплакивать отсутствие центра, разве нельзя согласиться с тем, что знак не соотносится с центром? К чему смиренно грустить о центре? Разве центр, это не отсутствие игры и разнообразия, не есть другое название смерти? ... разве жажда центра как функции игры не есть нечто такое, что не поддается разрушению? И при повторении или возвращении игры разве может призрак центра перестать взывать к нам?
Жак Деррида "Эллипс" "Письмо и различие"
Разница между исходным текстом и его толкованием соответствует разнице между раввином и поэтом.
Петер Корнель цитирует Дерриду
Здесь затушевывается, если не отбрасывается совсем, разница между "Исходным текстом" и "текстом экзегетическим", так что само толкование начинает служить "исходным текстом".
"...(Толкование) становится самоцелью, оно не ищет оправданий в попытке найти скрытый смысл в "исходном тексте"."
Петер Корнель цитирует Алена Меджилла и его книгу "Пророки крайности"
Именно в этом нас и уверяли, но какие случаи можно назвать решенными и какие раскопки законченными?
Петер Корнель
Absens et present - отсутствующий, небесный и присутствующий, земной Иерусалим.
Петер Корнель
Заметим, он только полагает (sic!), что знает.
Петер Корнель
Остается неясным, думает ли он это всерьез, или это просто игра ума.
первая - бросить курить (или курить гораздо меньше и без фанатизма)
вторая - бросить интернет (пользоваться им только по делу)
когда интернет только начался, и были эти дурацие медленные модемы, все как имбецилы писали про инет-зависимость
сейчас, когда этот ебаный стрим вошел в нашу жизнь и стал нового дня глотком, все заткнулись. а вот теперь уж действительно нужен доктор
когда я думаю, сколько я могла бы написать связных текстов, если бы у меня не было ежеминутного желания писать короткие посты в надежде ПОТРЕПАТЬСЯ, мне становится страшно
перебирая всяко-разное на старой машине, я обнаружила текстов книг на пять минимально. но эти тексты по большей части не представляют собой коммерческой ценности, поскольку в них я упиваюсь собственной личностью. если это так можно назвать
мой глубокий и тонкий внутренний мир не дает мне покоя и зудит. а его расчесываю
каждое утро я просыпаюсь и даю себе слово не курить и написать рассказ. каждый день я покупаю и выкуриваю пачку, пишу порядка десяти постов и все. я пытаюсь уговорить себя, но ощущаю только раздвоение личности. и приближение смерти, потому что нельзя настолько радикально обходиться со своим здоровьем
очень давно, не помню когда, я писала стихи. так сказать стихи. сейчас, перечитывая их, я не могу понять ритма. тогда я точно знала музыку и могла их напеть
ну все. можете отписываться. сейчас я буду фанатеть по головлевым
Уроды, обитающие в жилище Головлевых, кажется, не просто выходят из дверей, а вылезают из окон и просачиваются сквозь щели, чтобы свершать свои почти патологические танцы и строить безобразные гримасы. (рецензия должанского)
да, уроды. но свои
Евгений Миронов играет в Иудушке и более существенную карикатуру – сдержанную пародию на своего телевизионного князя Мышкина. Воплотив на экране русское юродство в его просветленном варианте, актер предлагает на сцене, так сказать, затемненный вариант эксклюзивного национального феномена
Бывает, что искусство сообщает надежду, но это не относится к нашему спектаклю (кирилл с)
Во второй половине сезона он впервые будет ставить оперу — и сразу в Мариинке, это будет вердиевский «Фальстаф». Перед тем, к ноябрю, для фестиваля Спивакова он готовит ораторию Онеггера «Жанна д’Арк на костре». Дмитрий Назаров, Кирилл Пирогов и Юрий Чурсин заучивают в подлиннике тексты Клоделя, Орлеанскую деву сыграет Фанни Ардан. Еще будет пьеса Пресняковых «Bad bed stories» в театре «Практика» и так далее.
(это про кирилла серебряникова. фанни ардан будет читать начитку поверх музыки. третьего дня рассказывал художник, который там все делает)
Сейчас никто не помнит, как должны пахнуть цветы. Когда говорят: "Чем-то здесь пахнет?", имеется в виду: "Здесь ужасно воняет". Благодатью становится кондиционированный и увлажненный в меру воздуха без запаха. В такой обстановке можно работать и курить без ограничений, потому что умные машины быстро съедают дым.
Цветы, которые приносят из переходов метро - безумно дешевые и недолговечные, пахнут надрезанным овощем. Дорогие букеты из салонов, в кутюрных обертках и в комплекте с сухостоем, пахнут освежителем для салонов авто. Оберточная бумага ароматизирована. У меня аллергия. Я прошу удалить цветы из комнаты.
Мне надоело пить таблетки только потому, что кто-то сдерживает слезы умиления: "Он сегодня подарил мне тако-о-ой букет". Уточнение: прислал с курьером. Пусть в следующий раз мифический Он положит в кармашек курьерской куртки пачку Кларитина - a specially for me.
- Куда делись мои цветы?
С утра пораньше она находит в мусорнице рядом с уничтожителем бумаг ярко-розовые хлопья. Теперь ими только елочку посыпать. Но до Нового Года далеко. Хорошо, что я еще сплю.
Появлюсь на службе к обеду. Она будет сидеть с красными горестными глазами, остальные посмотрят с немым укором. Я чувствую что угодно, только не угрызения совести. От всепроникающего запаха надушенной розовой бумаги у меня отекает слизистая. Я начну рыдать и задыхаться, если уборщица сейчас же не займется этими чертовыми мусорками. Поднимаю трубку и нервно прошу соединить меня с хозяйственным отделом.
Разговор в курилке.
- Ну не плачь, ну сколько можно.
- Ты же знаешь, у нее нет никого и не было с тех пор, она злится.
- На всех, понимаешь. Если будешь плакать, она сильнее начнет тебя доставать.
- Я вот в прошлый, когда она мне сказала...
Героический запал бесславно тухнет, потому что вхожу я. Мне тоже надо где-то курить. И я не хочу делать это на своем рабочем месте. Прямо над моим столом прилепили пожарную гуделку. Если я выдохну вверх слишком резко, придут люди без страха и упрека и оштрафуют всю редакцию.
Повисает молчание.
Спустя пару минут:
- Ой! какие у тебя туфли. Только не говори, что 500 рублей.
- 480. Скидка 220 рублей. Ка Эс.
Стараюсь придать своему голосу мягкость. Все женщины нашего отдела знают про Ка Эс. Но покупают Димельмейстер. Я ничем не могу помочь им, они ничего не могут предложить мне.
Это навечно.
Станция Фирсановка - не самое престижное место для отдыха летом 1972 года. Мы снимаем реальную халупу, 100 рублей за лето. На нашем участке хозяйский дом, который имеет два крыльца и кажется мне довольно большим, хотя и мрачным; овощные грядки и ряды клубники, которую ест кто-то другой - не я; сарай с игрушками - они остались от прежних съемщиков и их почему-то нельзя трогать, песочница и цветы. Много лет спустя в фильме немецкого режиссера с придурью, Вернера Херцога, я увидела ливневые леса. Плотные переплетения корней и лиан, столько листьев, сколько не рви - все мало.
Доминирующий зеленый. Душная темнота, влажность и насекомые. Только сельву можно сравнить с дачными цветами моего детства.
Они выше меня в два раза. Моя макушка заканчивается там, где у них начинаются ветки с цветами. Они похожи на пирамидальные тополя - белые, розовые, фиолетовые.
Флоксы - ночные цветы. Когда опускаются сумерки, они начинают пахнуть. На участке становится сыро, меня зовут в халупу, к печке. Но я тяну до последнего. Делаю вид, что участвую в поливке. Хожу в дебрях флоксов, пока не начинает кружиться голова.
Мои первые опыты ароматерапии, когда еще никто не знал такого слова. Когда Блок писал: "дыша духами и туманами", он имел в виду свой садовый участок. Я полюбила этого мутного поэта из-за сочетания слов - духи/туманы. Вовсе не из-за прекрасной дамы, насильно приплетенной.
Я никогда не мечтала стать дамой. И никогда не считала себя прекрасной.
Разговор в песочнице.
- Что делает этот солдатик?
- Он охраняет твою куклу.
- От чего?
Минутное замешательство. Мир вокруг нас умиротворен до такой степени, что в голову ему ничего не приходит. У нас нет телевизора, нет детского канала с сериалами о Людях Х. Нет перечня злодеев наготове.
Он краснеет.
- От цветов.
Каждый день ко мне в песочницу приходит соседский мальчик. Не я к нему, а он ко мне. Почему? Такого вопроса не возникает в детстве. Все - данность.
Мы играем, пока нас не позовут обедать. Вопреки зову мы продолжаем играть. Я - потому что не знаю чувства голода и не имею аппетита. Он - потому что не слышит.
Мой приятель глух и нем от рождения.
- Что могут сделать цветы? Они же не ходят.
- Они могут удушить ее.
- Как?
- Они подползут и обовьются вокруг ее шеи.
Я смотрю на флоксы. Некоторые из них действительно стелются по земле.
- Ну хорошо. Пусть защищает.
Солдатиков в 70-е годы отливали из токсичной пластмассы цвета хаки. Лицо рисовали блекло-розовое с почти алыми щеками. Чтобы казалось: солдатик радостный и никому не может причинить зла. И что ума у него, как у матрешки, зато бодрости на десять мал-мала-меньше.
К концу детства розовая краска стиралась - слизывалась языком, тоскующим по леденцу на ножке, сгрызалось молочными зубами, так что солдатик становился полностью зеленым. Без глаз, щек и рта, как и полагается безличному воину.
В моем детстве не было злых солдатов. Были только усталые. В воскресный день они маршировали из казарм в бани. Мы с бабушкой смотрели на них издали: запах у роты был непередаваемый.
Солдаты были вроде инопланетян. Непонятно, откуда они и кто. Масса чужих, в некрасивых сапогах и с глупой песней про горящие пуговицы в ряд. Латунные пуговицы на их форме были тусклыми, скорее блекло-зелеными, чем золотыми.
- Мама, а есть человечки во флоксах?
- Нет. Нету никаких человечков.
- Мне Денис рассказал, что есть. Он их видел.
- Денис не может ничего рассказать. Это, наверное, Уля?
Уля младше меня на два года. Ей еще нет четырех. Она тихая и бледная. Когда мы втроем играем в песочнице, она больше помалкивает, прислушиваясь к нашей болтовне. Иногда хихикнет, если смешно.
В конце дня Денис уводит ее на соседний участок: там два домика для дачников, один снимает его семья, другой - семья Ульяны. Наверное, по дороге они разговаривают. Может быть, обсуждают меня.
- Уля не может. Она совсем маленькая.
- Ну и Денис не может.
Мама начинает сердиться. Она всегда сердится, когда что-то не укладывается в ее картину мира.
- Он же глухой. И немой. Понимаешь?
Сколько экспрессии. Я не понимаю, потому что разговариваю с ним каждый день.
Если ребенок рождается глухим, его нельзя научить говорить. Недавно придумали операцию по возвращению слуха, которую будут делать детям до года, но тридцать лет назад глухорожденный считался потенциальным дебилом. Если оба родителя были без дефектов слуха, его шансы на развитие заметно падали. Некоторые матери пытались осваивать жестомимику - разговор пальцев, но как научить ребенка языку, если сама знаешь его через пень-колоду.
В советское время глухонемых сдавали в детдом. Из детдома они автоматом переходили в руки наперсточной мафии и наркосистемы.
Мой Денис жил на даче с бабушкой. Я никогда не видела его родителей. Что ж. Не фонтан, но лучше, чем детдом.
Дискуссия на форуме Общества Сознания Кришны.
Вопрос: Что человек мог такого сделать в одной из предыдущих жизней, чтобы родиться без слуха и возможности говорить?
Ответ: Проблему можно проследить на настоящих жизнях. Достаточно не хотеть чего-то видеть или слышать, теряешь зрение или слух. Если с таким желанием покинуть тело, то материальная энергия с удовольствием выполнит его.
По науке, дети без слуха рождаются у переболевших сифилисом и от секса между близкими родственниками. Иногда слух теряют в раннем детстве из-за гриппа с осложнением. В 70-е школьников подолгу не выписывали после вирусных ангин, боясь, что они простудятся вторично и останутся дурачками на всю жизнь.
В нашем микрорайоне ходил один такой. Двухметровый дядя лет тридцати с красной клюшкой и сознанием восьмилетнего. Именно во столько он переболел гриппом и раньше времени выскочил во двор. По легенде. Хотя он запросто мог быть сыном сифилитички. В нашем-то рабочем районе.
Ненавижу Авторадио. И Радио Шансон. И Русское-2. Засовывая голову в такси с заученной скороговоркой "шоссеэнтузиастовстопятьдесят", обнюхиваю салон на предмет вонючести водителя и смотрю на табло тюнера. Если цифры или запах не подходят, проглатываю последние "...пятьдесят". За сто рублей не повезет никто.
Сегодня чисто вымытый водила обманул меня.
- В этом районе плохо берет.
Он выключает Радио Ретро и переходит на Шансон и Бориса Моисеева.
- Глухонемая любовь стучалась в окна/Глухонемая любовь стучалась в двери.
Я пытаюсь расслабить мышцы лица. Сколько можно злиться?
Не знаю, что мои родители сказали бабушке Дениса, но он перестал приходить. А вместе с ним и Уля. Быть может, они заболели гриппом и были транспортированы под наблюдение московских врачей. Может, просто затаились на своем, заросшем полынью, участке.
Бабушка рьяно пыталась наладить мои отношения с мальчиком, живущим с другой стороны участка. Между нами не было калитки, он перелезал поверху, что неимоверно впечатляло взрослых.
В первый же визит он принес что-то вроде лего. Скрепляющиеся между собой блоки цвета хаки и одного солдатика со стертым лицом. Он сказал мне собрать из лего дом, и я собрала. Дом получился без окон и без дверей. Солдат попал в ловушку. Когда моя работа была окончена, парень заржал. Нагло и довольно, как спустя 20 лет будут ржать неисправимые бандиты.
- Теперь он отсюда не выйдет. Но ему и так нормально.
Защита моей куклы не была внесена в его планы.
С наступлением темноты парень стал беспричинно беситься, кидаться на флоксы, сломал один стебель и был с позором изгнан.
Больше я его не видела.
Через несколько дней грипп посетил и наши пенаты. Остаток лета я провела в постели - во избежание осложнения. Томясь под грудами журналов "Вокруг света", созерцая огонек в печи.
- Не, ну послушай. Это хорошая дорогая вещь. Перед сном втираешь одну каплю в виски и спишь, как дитя.
- Да мне не нравится запах. Не могу же я спать и задыхаться от этой вони.
Я подхожу и беру у них со стола флакон. Дешевая ароматерапия, обман и еще раз обман простака. Они меня не звали, особенно, та, что хочет продать запах. Я делаю знак рукой, означающий: "без комментариев, мое дело - сторона", и подношу флакон к носу. Мои флоксы опять со мной.
- Это масло тропического цветка. Название не помню. Он растет в сельве, понимаешь, да?
- Да, да, да, джунгли, ливневые леса.
Хочу подобрать еще один синоним, но затыкаюсь, потому что других синонимов слова "сельва" нет. Я - редактор. Я знаю.
Если бы человек мог родиться взрослым, он был бы неуязвим для подколок и не рыдал бы в кино. Если составить и проанализировать каталог своих слабых мест, честно-пречестно, то окажется: все они из детства. До конца дней меня будет гипнотизировать туман в поле с горками сена, дымящаяся установка для ингаляции. Духи с тяжелыми восточными композициями, но не все. Изображение фиолетовых цветов, рядами уходящих в темноту - бывают такие скринсейверы.
И еще - глухонемые в метро. Они обмениваются знаками, которых нет в разговорнике для рук. Говорят, их язык меняется быстрее, чем наш. Потому что у них больше сленга. Хотя на самом деле, они просто шифруются и передают друг другу тайны из жизни флоксовых человечков.